Динамика бессознательного

[345] По мере развития индивидуальной дифференциации сознания объективная ценность суждений уменьшается, зато возрастает их субъективность, по крайней мере в глазах окружающих. Чтобы та или иная точка зрения обрела ценность, она должна получить как можно больше сторонников, причем независимо от доводов, приводимых в ее обоснование. «Истинное» и «ценное» – эти определения характеризуют убеждения большинства, ведь они подтверждают всеобщее равенство. Но дифференцированное сознание отказывается признавать само собой разумеющимся тот факт, что его собственные суждения сходны с суждениями остальных, и наоборот. Логично поэтому, что в семнадцатом столетии, в эпоху, чрезвычайно важную для развития науки, рядом с философией начала свое становление психология, и первым заговорил об «эмпирической», или «экспериментальной», Христиан фон Вольф (1679–1754)[233]: тем самым была обозначена потребность в поиске новых оснований психологии. Следовало отринуть философское, рациональное определение истины, потому что становилось все очевиднее, что никакая философия не обладает достаточной общей ценностью для того, чтобы достоверно отображать все разнообразие индивидуальных субъектов. А поскольку применительно к принципам философии имелось бесконечное множество различных субъективных суждений, чья ценность, в свою очередь, утверждалась лишь субъективно, то вполне закономерно возникла необходимость отказаться от философских аргументов и заменить их эмпирическими. Далее психология стала превращаться в естественную науку.

[346] Впрочем, некоторое время философия так или иначе сохраняла свое влияние на обширное поле «рациональной», или «спекулятивной» психологии; только по прошествии столетий последняя сумела постепенно развиться в естественную науку. Этот процесс преобразования не завершился до сих пор. Психология как предмет все еще изучается на философских факультетах в большинстве университетов, ее преподают профессиональные философы, тогда как «медицинской» психологии приходится искать пристанище на медицинских факультетах. Поэтому формально ситуация во многом напоминает средневековую, ибо даже естественные науки допускаются только в качестве «философии второго порядка», под маской натурфилософии[234]. Хотя ясно, что как минимум два столетия философия опиралась, прежде всего, на психологические основания, но делалось все возможное, чтобы скрыть самостоятельность эмпирических наук, пусть стало очевидным, что факты, наподобие вращения Земли или существования спутников Юпитера, уже невозможно замалчивать. Среди всех естественных наук психология в наименьшей степени была способна отвоевать свою независимость.

[347] Мне представляется, что эта «отсталость» психологии крайне показательна. Положение психологии можно сравнить с положением психической функции, которой управляет сознательный разум: признается существование только тех ее составляющих, которые согласуются с преобладающими установками сознания. Все, что не согласуется с этими установками, решительно отвергается, вопреки тому обстоятельству, что имеется множество явлений и симптомов, доказывающих противоположное. Любой, знакомый с этими психическими процессами, знает, к каким уловкам и самообману приходится прибегать, чтобы избавиться от таких неудобств. Ровно то же самое происходит с эмпирической психологией: как дисциплина, подчиненная общей философской психологии, экспериментальная психология считается уступкой эмпиризму естественных наук, но изобилует при этом сугубо философской терминологией. Что касается патопсихологии, она остается в ведении медицинских факультетов как любопытный «придаток» психиатрии. «Медицинская» психология, как и следовало ожидать, получает мало признания в университетах (если вообще получает)[235].