Динамика бессознательного

[355] Замечания Липпса нисколько не противоречат нашим современным взглядам; напротив, они составляют теоретические основы психологии бессознательного в целом. Но неприятие гипотезы о существовании бессознательного, несмотря на это, сохранялось еще долго. Например, примечательно, что Макс Деcсуар[257] в своей работе «История современной немецкой психологии» даже не упоминает Карла Густава Каруса и Эдуарда фон Гартмана[258].

B. Значение бессознательного в психологии

[356] Гипотеза о бессознательном ставит большой вопросительный знак после рассуждений по поводу психического. Душа, прежде постулируемая философской мыслью и наделяемая всеми необходимыми свойствами, угрожала вылупиться из своего кокона, представить свои неизведанные и неожиданные качества. Она уже не казалась чем-то, доступным непосредственному знанию, чем-то таким, относительно чего не нужно ждать новых открытий, за исключением нескольких более или менее удовлетворительных определений. Но теперь она предстала в странно двойственном облике, как ведомое и как неведомое. В результате старая психология полностью лишилась прежней веры и претерпела революцию[259], сходную с революцией в классической физике под влиянием открытия радиоактивности. Первопроходцы экспериментальной психологии очутились в том же положении, что и мифический первооткрыватель числового ряда, который складывал горошины, просто прибавляя одну к другой. Созерцая полученный результат, он думал, что перед ним нет ничего, кроме сотни одинаковых горошин; но порядковые номера, которые он мыслил просто как имена, внезапно превратились в особые сущности с нередуцируемыми свойствами. Например, возникли четные, нечетные и простые числа, положительные, отрицательные, иррациональные, мнимые и т. д.[260] Точно так же обстоит дело с психологией: если душа – всего-навсего идея, то эта идея окружена тревожной атмосферой непредсказуемости, как нечто, обладающее свойствами, которые невозможно вообразить. Конечно, мы вправе и дальше утверждать, что психическое есть сознание и его элементы, но это ничуть не препятствует (фактически подталкивает нас к открытию) возникновению представления о некоей ранее немыслимой основе, подлинной матрице всех сознательных явлений, открытию предсознательного и постсознательного, сверхсознательного и подсознательного. В миг, когда возникает представление о предмете и удается уловить какое-то его свойство, мы неизменно поддаемся иллюзии постижения целого. Почему-то никогда не приходит в голову, что о полном понимании здесь говорить нельзя. Даже идея, полагаемая общей, не является таковой, поскольку перед нами самостоятельная сущность с непредсказуемыми качествами. Этот самообман определенно внушает душевный покой: неведомое получает имя, далекое становится близким, словно до него возможно дотянуться. Мы его присваиваем, оно становится нашей неотчуждаемой собственностью, подобно убитому дикому животному, которое уже не сможет от нас убежать. Налицо магическая процедура сродни той, какую первобытный человек совершает над объектами, а психолог – над психическим. Он больше не находится во власти последнего, но сам не подозревает о том, что факт концептуального овладения объектом открывает отличную возможность объекту предъявить все те качества, которые, быть может, остались бы непроявленными, не будь они заключены в понятие (вспомним о горошинах и числовом ряде).

[357] Попытки постичь сущность психического, предпринимавшиеся на протяжении трех последних столетий, были неотъемлемой частью широчайшей экспансии знания, которая приблизила к нам вселенную – способом, потрясающим воображение. Тысячекратное увеличение масштабов, плод внедрения электронного микроскопа, достойно соперничает с путешествиями на расстояния в 500 миллионов световых лет посредством телескопа. Психология же по-прежнему далека от того уровня, какого достигли прочие естественные науки; вдобавок, как мы видели, она в гораздо меньшей степени освободилась от оков философии. При этом всякая наука является функцией психического, в котором коренится все знание. Психическое есть величайшее из чудес мироздания и условие sine qua non мира как объекта. Потому в высшей степени удивительно, что западный человек, за крайне и все более редкими исключениями, явно не придает значения этому факту. Погребенный под знаниями о внешних объектах субъект всякого познания постепенно и временно исчезает – до точки мнимого несуществования.