Династическая политика императора Константина Великого

Рассмотрим, насколько часто Константин прибегал к образу Клавдия Готского. Выше мы уже подчеркнули, что появление этого персонажа в панегирике 310 года является единственным его упоминанием в официальных речах в честь Константина. Ситуация с упоминанием Клавдия в письменной традиции времен Константина нами также освещена выше. Упоминание Клавдия в связи с прославлением сына Константина, Криспа, указывает на то, что фигура Клавдия использовалась в качестве средства легитимации сыновей – будущих преемников – Константина. Обратимся к другим, современным Константину, источникам – монетам и надписям. Монетная чеканка в честь Клавдия Готского выходит при Константине единственный раз – в 317–318 гг., при этом охватывает города, непосредственно находящиеся на территории влияния Константина: Августа Треверов[283], Арелат[284], Рим[285], Аквилея[286], Сисция[287] и Фессалоники[288]. При этом память Клавдия прославляется наравне с Констанцием Хлором и Максимианом Геркулием. Появление последнего нас не должно смущать – после рождения его дочерью Фаустой сыновей Константину опальный тесть был посмертно реабилитирован и вновь включен в родословную семьи Константина. Дата 317–318 гг. также не случайна: 1 марта 317 года Константин, официально завершив войну с Лицинием, провозгласил двух своих сыновей – Криспа и Константина-мл. цезарями, в то время как Лициний выставил лишь одного сына. Очевидно, что Константин вознамерился подкрепить провозглашение акцией по прославлению предков своих сыновей-цезарей. Обратим внимание на уже упоминавшееся заявление Оптатиана о передаче власти от Клавдия – Криспу, а также на тот факт, что Константин-мл. носил nomen «Клавдий». Впрочем, самостоятельных надписей в адрес Клавдия ни от времен Константина, ни от времен правления его сыновей мы не имеем, что доказывает несамостоятельность его фигуры. В целом он может рассматриваться как «запасной» предок на случай необходимости обосновать легитимность правящей династии.

Из всей традиции о Клавдии особого внимания исследователя заслуживает сообщение Псевдо-Аврелия Виктора: «Этот [Клавдий] был рожден, как многие полагают, от Гордиана, когда он в юном возрасте наставлялся опытной женщиной [для общения] с женой» (Epitome de caes. 34.1). Сам автор – компилятор конца IV века – ссылается на мнение «многих», что подразумевает некую распространенность сообщаемой версии. Сообщение это, впрочем, уникально и не подтверждается никакими другими источниками[289]. Можем предположить, что мы имеем дело с неудачной попыткой «удревнить» происхождение Клавдия Готского, возводя его к семейству Гордианов, из которого вышло сразу три римских императора III века. Однако этот вариант был явно неудачен уже хотя бы в силу того обстоятельства, что матерью Клавдия здесь названа, по сути, проститутка.

Подводя итог, мы можем согласиться с мнением Б. Лидбеттера[290]: вне зависимости от степени достоверности генеалогической связи династии Константина с Клавдием Готским она благодаря усилиям Константина стала реальностью. Ее принимали и сыновья Константина, и его критик Юлиан, и последующие авторы. Клавдий Готский, как мы увидели, являл собой наиболее компромиссную фигуру на роль предка и auctor imperii всей династии: он был одновременно прославленным и малознакомым императором относительно недавнего прошлого. Родство с ним позволяло Константину выйти за границы тетрархиальных построений, между тем как все его соперники так или иначе в поисках легитимации[291] апеллировали к ее принципам. Это указывает на дальновидность и оригинальность мышления Константина, который в некотором смысле повторил то, что некогда сделал Север, связав себя с династией Антонинов.

b) Отец, Констанций Хлор

Констанций Хлор был более реальной фигурой, нежели Клавдий Готский. Его родственная связь с Константином была вполне понятна и очевидна[292], а факт передачи (мнимой или реальной) власти из его рук выводил его на позицию auctor imerii Константина. В панегирике 307 года он, как мы видели, делил эту позицию с Максимианом Геркулием, причем уступал ему статусом (он получил власть из его рук), но превосходил его в том смысле, что по ситуации 307 года был уже не человеком, а официальным божеством[293].