Жанр военного марша не имеет в музыкальной жизни высокого статуса, но тот, кто интересуется этой замечательной музыкальной формой, знает, что написать хороший марш намного, намного труднее, чем кажется. В 1971 году тогдашняя упсальская «Региональная музыка» выпустила пластинку под названием «Вечерняя зоря» (ведь в тот год упразднили старинные шведские военные оркестры), и впервые можно было услышать в современной записи, современной аранжировке и хорошем исполнении «Марш, посвященный Уппландским драгунам» принца Густава — превосходное произведение. Правда, во всех отношениях интереснее запись другого марша с таким же названием, в оригинальной аранжировке и на соответствующих эпохе инструментах, выпущенная в конце 1980-х на пластинке «Драгунская музыка», — можно бы сказать, гиппологическая музыка для духовых инструментов, ведь в кавалерии имелись небольшие оркестры. «Марш Уппландских драгун (или Лейб-драгунского полка)» (1843) записан в аранжировке, сделанной, по всей вероятности, Францем Проймайром, главным дирижером 2-го Кавалерийского полка и фаготистом Оперы. Статья Оке Эденстранда, помещенная в сопроводительной брошюре, содержит множество любопытных фактов — например, что в нотных тетрадях 2-го Кавалерийского полка, относящихся к 1840-м годам, часто встречается надпись «Дар принца Густава». До невозможности ученая фраза Эденстранда о составе оркестра звучит едва ли не поэтически: «Со времен Брауна состав оркестра успел несколько измениться; оркестр переживает период перехода к пистонным инструментам 1850-х. Серия сборников маршей, выпущенная в 1844–1847 годах, предусматривает 1 кентский рожок in С, 2 флюгельгорна in С, 1 корнет-а-пистон или трубу, 2 трубы, 4 валторны, 1 альтовый тромбон, 1 теноровый тромбон, 1 basso chromatico и 1 офиклейд. Корнет, рожок и трубы варьируются в настройке от пьесы к пьесе». Вторая композиция принца Густава — небольшое бодрое произведение под названием «Песнь драгун», согласно указаниям принца в нотах, исполняется «молодцевато и непринужденно».
Если представить себе, что не только принц Густав, но и его маленький племянник Карл Оскар остались живы, то, возможно, принц Густав стал бы в музыке тем, чем принц Евгений в живописи. Кто знает. Во всяком случае, Густав всерьез учился музыке, в частности у Адольфа Фредрика Лундблада.
Но все закончилось «рядом крепких мужских квартетов», маршей, песен и танцев — а в первую очередь произведением на весьма заурядный текст, который, истолкованный превратно, выкрикивался поколениями тинейджеров и юных балбесов, — «Счастливый день — конец настал ученью», где речь вовсе не о том, что после двенадцати-тринадцати тоскливых лет на школе поставлен крест и наконец-то можно пить и кутить ночь напролет, а о прекрасном дне, когда молодые студиозусы приходят на берега реки Фюрисо и мечтают о благородных миссиях.
Бедная песня, напрочь изуродованная горлопанами, — вообще-то ее бы полагалось исполнить чисто и благозвучно; вполне подошли бы ансамбль «Орфеи дренгар» или «Квинтет Ульссон», вот тогда бы стала понятна вся прелесть этого небольшого музыкального опуса.
Если первая строфа у Германа Сетерберга[101]
не ровня музыке, а скорее довольно-таки неуклюжа, то текст второй строфы совершенно ужасен. Слышать его, увы, доводится редко, поэтому приведу его здесь, дабы грядущие поколения заучили наизусть устрашающие строки:Помнится, когда это пели в 1960–1961-м, «ура» во второй строфе частенько заменяли на «Больше крови!».
Такое впечатление, что нынешние мужские хоры почему-то не желают разучивать вторую строфу этой студенческой песни.