Читаем Династия Птолемеев. История Египта в эпоху эллинизма полностью

В следующие пять лет в Египте правили два царя. Полибий сообщает, что оба брата «носили царские головные уборы и осуществляли власть»[559]. Любопытно, что на монетах и папирусах осталось мало следов этого двоецарствия. На монетах того периода написано «Царь Птолемей» в единственном числе, только вместо одного орла, символа династии Птолемеев, два. До сих пор не обнаружено ни единого папируса или греческой надписи с официальной формулировкой, которой следовало бы ожидать: «В правление Птолемея, сына Птолемея и Клеопатры, Богов Епифанов, и Птолемея Брата, Богов Филометоров» и т. д. У нас есть письмо от одного чиновника другому, которое начинается словами: «Царю Птолемею здравствовать, а также царю Птолемею Брату, и царице и сестре Клеопатре, и детям…»[560] Письмо датировано «6-м годом», и это значительно осложняет работу исследователей, так как 6-й год Филометора — это 176/75 год до н. э., то есть задолго до двоевластия. Вилькен высказывает теорию, что во время двоевластия Филометор дал согласие отсчитывать годы правления от восшествия на трон его брата. Поверить в это трудно, но тогда непонятно, как иначе можно объяснить эту дату[561]. Судя по иероглифической надписи[562], оба Птолемея вместе с Клеопатрой официально назывались Богами Филометорами[563].

Пять лет двоевластия отнюдь не отличались согласием. Из трех зол, которые в конечном итоге привели к краху государство, созданное в Египте дальновидным полководцем Александра Великого, два проявились еще до того, как Птолемей Филометор взошел на трон, — египетский национальный подъем и восстание против греческого господства, а также рост влияния бывших рабов и евнухов при дворе. Затем объявилось и третье зло — раздор внутри самой царской семьи, где братья и сестры постоянно соперничали из-за трона. В этих жалких междоусобицах истощилась мощь династии Птолемеев, так же как и сила династии Селевкидов после Антиоха Епифана. Птолемей II и Птолемей IV приняли меры, типичные для восточных монархий, чтобы избавиться от этих зол: они убили своих братьев. Если бы Филометор убил Птолемея Брата, династия Птолемеев еще могла бы сохранять единство в течение нескольких поколений. Судьба династии зависела от характера молодого человека, который в тот момент сидел на троне. Этот характер, по свидетельству его современника Полибия, позднейших историков и письменных фактов, был лучшим и наиболее привлекательным среди всех царей династии. В эпоху, когда насилие и жестокость были чудовищно обычными, Птолемей Филометор отличался мягкостью и человечностью. Он «не отнял жизни ни у кого из своих друзей (то есть людей, приближенных ко двору и состоящих на царской службе), каковы бы ни были против них обвинения; я думаю даже, что по вине его не умер ни единый александриец»[564]. Как Филометор с присущей ему готовностью идти на компромисс сделал брата своим соправителем, так же он принял эгоистичные стремления брата с великодушием и прощением. Предполагать, что раз с высшей точки зрения доброта ценна сама по себе, поэтому она вознаграждается и как средство достижения суетных объектов желания, таких как укрепление династии, — это значит не разбираться в жизни. Доброта Филометора оказалась совершенно не способна изменить дурное сердце его брата, и тот остался жить, чтобы принести беды царству. Если бы Филометор его устранил, как Филопатор Мага, он мог бы потерять свою душу, но, скорее всего, приобрел бы спокойное царство для себя и династии Птолемеев.

Был в Средиземноморье и еще один фактор, из-за которого болезни, поразившие великие македонские династии, стали неизлечимы, — пагубное влияние Рима. Эта могущественная зловещая сила теперь всегда маячила вдали, готовая не дать восточным царствам оправиться от потерь, потому что Рим не был заинтересован в том, чтобы они оставались сильными, и поддерживал существовавшие в них подрывные элементы, когда их почти удавалось преодолеть. Рим спас Египет от Антиоха, но он не желал видеть династию Птолемея сильной. Мы не знаем, смог ли бы потомок Птолемея Сотера, каким бы гением он ни был, снова превратить Египет в сильную и независимую державу при этих поразивших царство болезнях и гнетущем влиянии Рима.

В Александрии в годы двоевластия не прекращались беспорядки. Молодой Птолемей, которого народный порыв призвал на трон, был популярен, а Филометор — нет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Загадки древнего Египта

Строительство и архитектура в Древнем Египте
Строительство и архитектура в Древнем Египте

Авторы этой книги впервые рассказывают о методах строительства и особенностях архитектуры Древнего Египта, основываясь на реальных законах строительной практики и достижениях человеческого разума. Приводят подробную характеристику древнейших способов добычи и транспортировки камня, заложения фундаментов, создания лестниц и колонн, обтесывания и укладки блоков, возведения и облицовки пирамид, создания настенных рельефов и росписей. Помимо этого они дают читателям уникальную возможность ознакомиться с принципами и приемами судостроения времен фараонов, которые в литературе практически не описаны.Более 200 фотографий, схем и рисунков помогают воссоздать яркую картину древнего монументального зодчества и делают книгу неоценимым подспорьем для всех, кто изучает Древний Египет, а также историю строительства и архитектуры.

Рекс Энгельбах , Сомерс Кларк

Искусство и Дизайн / История / Прочее / Техника / Архитектура

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное