Династия Романовых

Однако регентство ее продлилось всего лишь год. Противники «Брауншвейгского семейства», сгруппировавшиеся за это время вокруг дочери Петра I Елизаветы, подготовили новый дворцовый переворот, теперь уже в пользу представительницы другой ветви династии – Романовых-Нарышкиных. Почему же Анна Леопольдовна своевременно не пресекла интриг вокруг Елизаветы и не заключила ее под арест, как это советовал ей А. И. Остерман? Ф. И. Гримберг дает на этот вопрос такой ответ: «Анна Леопольдовна не имела никаких оснований питать в отношении своей двоюродной тетки добрые чувства. А вот опасаться Елизаветы она могла, вероятно, прежде всего потому, что Елизавета успела заручиться поддержкой Франции. Арест, изоляция Елизаветы уже могли привести к “международному скандалу”. Через французского посланника в России, маркиза де Шетарди, Елизавета уже получила денежное “обеспечение” будущего прямого заговора. Конечно, едва ли во всем этом играли важную роль ее близкие отношения с маркизом. Людовик XV предоставлял Елизавете средства на заговор как бы в обмен на будущий союз с Россией, суливший Франции определенные выгоды. Кстати, Елизавета свои обещания исполнила, и именно в ее царствование Франция признала Россию империей».

Елизаветинский переворот, произошедший в ночь на 25 ноября 1741 года, так же как и предыдущий, прошел бескровно. Сторонники романовской концепции истории России оценивали его как законное воцарение на престоле «дщери Петрова», «русской девы», которая положила край «немецкому засилью» в России. На самом деле это не более чем еще один красивый миф, придуманный ими для того, чтобы упрочить престол за династической ветвью Романовых-Нарышкиных. Развенчивая его, Н. М. Коняев пишет: «Подыскивая оправдания перевороту, совершенному Елизаветой Петровной, историки романовской традиции каждый раз намекают, что русская “дщерь Петрова” забрала принадлежащую ей по праву власть у “немецкого семейства”. Насчет русских и немцев надо разобраться. Елизавета Петровна была такой же полунемкой, как ее племянница Анна Леопольдовна. И власть она передала императору Петру III, такому же на три четверти немцу, как и его племянник, император Иван (Иоанн) Антонович, у которого и была отобрана Елизаветой Петровной власть…»

А еще, по свидетельству Н. М. Коняева, придворные историки в течение двух столетий немало потрудились для создания негативного образа Романовых-Милославских: «Чтобы оправдать незаконный захват трона “дщерью Петровой” и возвращение трона в Петровскую (Нарышкинскую) ветвь династии Романовых, и сам царь Иван Алексеевич, и все его потомство, вплоть до несчастного Иоанна Антоновича, объявлялись умственно неполноценными…»

Аналогичную точку зрения на переворот 1741 года высказывает и Ф. Гримберг. Она категорично утверждает, что «это был самый обыкновенный разбойный захват, свержение законного императора». «Кроме того, – пишет историк, – мы, конечно, имеем давнюю уже традицию, бездумно воспринятую позднейшими историками; традицию доказывания того, что Романовы-Милославские на троне были дурными и чуждыми России правителями (а целая череда немецких принцесс на всероссийском престоле оказалась в дальнейшем вполне “своей”)…» С этими доводами конечно же трудно не согласиться.

Бескровность Елизаветинского переворота вовсе не означала отсутствия жертв. Немало своих противников Елизавета Петровна отправила в северную ссылку. Некоторые из них смогли вернуться домой после ее смерти, а муж и четверо детей Анны Леопольдовны (сама она умерла во время очередных родов) до конца своих дней скромно прожили в Дании. Трагически завершилась лишь судьба свергнутого Елизаветой императора Иоанна VI. Она во все времена вызывала у историков особый интерес, ибо, как писала о ней Ф. Гримберг, – это «еще один романовский “секрет на весь свет”». Поначалу новая государыня обошлась с Иваном Антоновичем и всем «Брауншвейгским семейством» не «слишком жестоко», всего лишь сослав их в Холмогоры. Но вскоре Елизавета, а затем и Екатерина II существенно ужесточают положение этого коронованного императора. Ф. Гримберг пишет: «Из ссылки переводят его в крепость, то есть в тюрьму. В инструкции по его содержанию именуется он то “важным арестантом”, то “невеликой важности”; инструкция эта предусматривает возможность общаться с ним грубо и жестоко: заковывать в кандалы… В Европе о положении Ивана Антоновича известно, и он ведь там “не чужой” – герцоги Брауншвейгские в родстве со многими владетельными домами, немецкими и итальянскими. Однако никто не вступается за юного узника. Почему?»