Динка прощается с детством

- Голова, голова!.. - в испуге закричала Динка. - Надоело мне двадцать тысяч раз говорить про одну и ту же голову!

- Ох, не кричи так! Тебя же в экономии Песковского слышно! - прикрывая пальцами уши, засмеялась Мышка.

Грозу пронесло. Но гости уже вспомнили про Иоську и начали прощаться.

- Приходите еще! - ласково приглашала их Мышка.

- Придем как-нибудь... Часто-то нам нельзя. А вот вы приходите! пригласил Леню и Динку Жук. - Вы не думайте, у нас и квартира есть, и лампу мы зажигаем!

- Да где ж это всё? - недоумевала Динка.

- А вот придешь - увидишь. Мы в этот раз не потаимся. От своих таиться нечего! - прощаясь, сказал Жук.

Когда гости ушли, Мышка задумчиво сказала:

- Жалко мальчишек... И плохие они, и хорошие - всё вместе!

- Плохое с них нужно соскребать лопатой, а хорошее само заблестит, сказал Леня.

- Все равно, какие б они ни были, это родственные мне души, - заявила Динка.

Глава тридцатая

ОРЕХОВАЯ АЛЛЕЯ

Вечером снова перечитали письмо матери. Зная, что письма ее будут проверяться полицией, она писала коротко:

"Папу удалось перевести в тюремную больницу, у него затяжной плеврит. Приеду - расскажу подробнее. Думаю, что через неделю буду дома. Ждите телеграммы".

Говорить было не о чем, надо было ждать подробностей от матери. Все трое сидели в тягостном молчании.

- Чтобы вылечить такую болезнь, нужен хороший уход. - сказала Мышка.

- Я думаю, мама все сделала в этом отношении... В Самаре много старых товарищей, - старался успокоить сестер Леня.

- Конечно. Мама не уедет так... - подтвердила Динка.

Мышка глубоко вздохнула:

- Тюрьма - это тюрьма... Как сказал этот Жук? В тюремной больнице не лечат, а калечат...

Разговор перешел на "гостей из леса", как называл их Леня.

- Да! Я ведь все-таки ничего не знаю, где ты их нашла, Динка? Особенно вот этого черного, с белыми зубами. В его глаза прямо страшно смотреть.

- Да, этому Цыгану в зубы не попадайся... Видно, жизнь у него была не сладкая, вот и ненависть лютая.

- Чепуха, - сказала Динка. - К своим он очень добрый, а врагам так и надо!

- Но кто же они такие все-таки? - спросила опять Мышка. Динка вкратце повторила всю историю своего знакомства с лесными гостями. Против ожидания Мышка не ужасалась, не ахала, а, наоборот, живо сказала:

- Я бы пошла с тобой вместе! Ты очень смелая, Динка, но безрассудная, тебе всегда нужен рядом человек с трезвой головой... Но все-таки, значит, эти мальчишки шляются по базарам, занимаются мелкими кражами и на это живут?

- Нет... Может быть, и нет... Жук продавал корзинки, они сами их плетут. Может, и живут на это? - предположила Динка.

- На это жить нельзя. Их четверо, да еще мать Конрада, того студента. Не стоит закрывать глаза, все-таки они промышляют воровством. Жаль, что не удалось хорошенько расспросить их об этом политическом. Одного имени мало, надо бы знать фамилию и где он работал. Может, кто-нибудь среди рабочих и знал его...

- Конечно. Он, несомненно, был связан с товарищами. Ну, я думаю, они еще появятся, - улыбнулся Леня.

Проводив Мышку на станцию, Леня сразу ушел на огород. Динка тоже избегала его. На душе у нее было смутно и нехорошо. Вчерашнее раздражение и желание отомстить уступило место глубокой грусти. Казалось, что из-за этой размолвки долголетняя детская дружба навсегда порвалась и никакими силами невозможно теперь вернуть то время, когда они так радостно бросались навстречу друг другу, торопясь поделиться накопившимися новостями.

"Что же это случилось, что же случилось?" - мучительно думала Динка, одиноко сидя на пруду и боясь вернуться домой, чтоб не встретиться лицом к лицу с Леней.

Тоскливое одиночество, невознаградимая потеря и страстное желание понять, что же все-таки произошло, заставляли ее несколько раз в день возвращаться в ореховую аллею на то самое место, где произошла ссора. Там, закрыв глаза и прижав к груди руки, она старалась восстановить в своей памяти все, как было, но память не слушалась ее, а сердце начинало так биться, что Динка бросалась в прохладную траву и с отчаянием думала: "Я сделалась больной... Я совсем больная".

Стараясь не встретиться с Леней, она пробиралась домой и, найдя пузырек с валерьянкой, без счета капала ее в рюмку, морщась и запивая водой.

С трудом заставила она себя сварить зеленые щи и поджарить картошку. Но обедать Леня не стал.

- Я подожду Мышку, - сказал он, отряхивая с себя пыль и не глядя на Динку. - Мне нужно закончить огород. Ешь без меня!

Но Динка тоже не стала есть. Первый раз в жизни ей не захотелось даже есть, и, равнодушно прикрыв полотенцем застывающие на столе кушанья, она снова ушла в ореховую аллею, еще более несчастная, чем была до обеда.

- Теперь я знаю, как умирают от чахотки. Такие же молодые, как я. Мне ведь только пятнадцать с половиной лет.

В аллее пели птицы, жарко светило солнце, по бокам из гущи кустов и трав выглядывали синие колокольчики и крупные белые ромашки с желтыми сердечками; далеко-далеко вдаль убегала тропинка, она вилась через луг, через ручей с переброшенной через него мокрой корягой и, поднявшись по зеленому косогору, пряталась в золотистой ржи.