Диоклетиан. Реставратор Римской империи

Нам нет нужды полагаться исключительно на домыслы. У нас есть доказательство, что Диоклетиан по меньшей мере обдумывал возможность отхода от власти — огромный дворец в Сплите, строительство которого должно было начаться задолго до того, как в нем поселился бывший император; так что в этом пункте Лактанций попросту неправ. Даже если в 295 году не было речи о выходе в отставку, из дальнейших событий ясно, что к моменту действительного отхода Диоклетиана от дел, в 305 году, это уже была неотъемлемая часть новой системы. К тому же времени коллегиальное правление четверки было признано разумным, несмотря на то, что изначально она была скорее ситуативным решением: и Констанций, и Галерий подтвердили, что им нужны два подчиненных правителя, цезаря — оставалось лишь найти подходящие кандидатуры.[115] Абсолютно несостоятельно наивное предположение, что Диоклетиан мог каким-то образом составить схему подобной структуры и добиться ее принятия в 295 году: политическая ситуация предыдущих лет не оставляла возможности для подобных упорядоченных согласований. Положение в империи, которое потребовало организации тетрархии, диктовало, что Диоклетиан не может с легкостью принудить соправителей следовать своей воле, если бы они захотели освободиться от своих обязательств. Прочность союза должна была обеспечить их взаимозависимость и умелое распределение интересов.

Первичные цели Диоклетиана уже были обозначены. В эпоху господства армии он мог полагаться скорее на свою прозорливость и организационные способности, нежели на талант полководца. Все его правление подтверждает, что он был вполне готов предоставить другим заниматься большей частью военных действий и получать положенную долю славы и лавров, при условии, что именно он высказывал решающее слово в вопросах мира и войны и определял форму и условия мирного договора. Он всегда умел делать уступки в малом, при этом оставляя за собой самое важное; умение показать себя добряком, которым владел Диоклетиан, было присуще весьма немногим императорам. Двое цезарей, отнюдь не глупцы, признавали себя подчиненными - правителями-солдатами. А раз главная цель солдата — слава, они получали ее вдосталь. Поскольку подданные признавали власть императора, и поскольку и носители власти, и сторонние наблюдатели в равной степени чувствительны к титулам, пусть народ считает четырех соправителей почти равными друг другу. Если же народ желал видеть единого верховного владыку, отца остальной троицы, тогда эта роль автоматически доставалась Диоклетиану — в тех случаях, когда это было необходимо.

Чаще всего звучит тема братства и единства тетрархов — вплоть до изображений четырех равных фигур в скульптурах и на монетах. Автор «Истории августов» (Historia Augusta) выражает общепринятую официальную картину не хуже прочих:

...боги дали нам государями Диоклетиана и Максимиана, присоединив к столь великим мужам Галерия и Констанция, из которых один был рожден для того, чтобы смыть пятно позора, полученное нами вследствие пленения Валериана, а другой — чтобы вернуть Галлию под власть римских законов. Эти четверо государей всего мира — храбрые, мудрые, милостивые, очень благородные, одинаково мыслившие о государстве, относившиеся с чрезвычайным почтением к римскому сенату, умеренные, друзья народа, совершенно безупречные, почтенные, набожные — такие государи, каких мы всегда себе просили.[116]