Дипломная работа

На этих строках терпение Виталия Юрьевича закончилась, и правительственная газета, свёрнутая бешено-нервическими движениями сильных рук, полетела в старую корзину для бумаг. Не долетев, она упала рядом, но никому из присутствующих не было дела до столь вопиющего беспорядка.

– Позор! – задыхаясь от ярости, выдохнул публицист, – Боже… какой позор! Торговать солдатами, притом…

Скалон дёрнул ворот, и пуговица отлетела куда-то в угол, на что Виталий Юрьевич не обратил ни малейшего внимания, пребывая в неимоверном бешенстве.

– … не опосредовано даже, через союзнические договора, а напрямую?! Как нищие германские княжества в восемнадцатом веке! Россия! Какой позор…

– К этому всё шло, – спокойно сказал Михайловский[70], проведя рукой по окладистой бороде, но судя по подрагивающим пальцам, флегма его сугубо напускная, не обманувшая никого из присутствующих, – с первых британских кредитов. Если у Великобритании на дворе колоссальный экономический и политический кризис, усугублённый унизительнейшим поражением в Англо-Бурской, а она находит возможность изыскать средства для выдачи кредитов Российской Империи…

– Романовской клике! – перебил классика возбуждённый Скалон, на что Николай Константинович только плечами пожал, не пожелав оспаривать слова известного публициста и земского деятеля.

– … и что самое главное, Николай берёт эти кредиты, – размеренно продолжил мыслитель, – сделать выводы несложно.

– Сама идея, – неторопливо сказал Постников, качнувшись в своём кресле, – недурна. Французские кредиты висят на метафизических ногах Российской Империи неподъёмным ядром каторжника. Политика России, развитие её промышленности и даже культуры проходила с постоянной оглядкой на Францию. А при всей моей симпатии к этой стране, интересы у нас далеко не идентичны.

– Покрыть кредиты Франции кредитами Британии, полученными на более льготных для нас условиях, – Александр Сергеевич пожал плечами, – не самая глупая идея. Дьявол, как известно…

Он прервался, чтобы закурить, в оглушительной тишине достав серебряный портсигар. Слышно было, как жужжит запоздалая осенняя муха, тыкаясь в нагретое солнцем оконное стекло.

– … кроется в деталях. И вот детали этой сделки поистине дьявольские! Это… – Посников ткнул пальцем в корзину для бумаг, где покоилась злосчастная газета, – мелочи.

– Это? Мелочи?! – ужаснулся один из маститых репортёров «с именем», допущенный к столь серьёзному разговору.

– Мелочи, – спокойно кивнул редактор, на лице которого появилась грустная, несколько саркастическая улыбка, – Как водится в России-матушке, государевы чиновники путают личные интересы с государственными. Начиная с самого верха, н-да… Элиза Балетта выходит на сцену в бриллиантах стоимостью в несколько броненосцев, и это всего лишь любовница одного из великих князей[71]!

– Поразительно недальновидная политика, – качнул седой головой Анучин[72], - Воровство наверху уже привычно, как бы страшно и цинично не звучали мои слова. Но легионы? Романов выигрывает тактически, удаляя пороховую мякоть из вечно тлеющих регионов, но неужели он не понимает, что стратегически это решение удаляет Туркестан и Кавказ из орбиты Российской Империи?

– Я, господа, не великий стратег, – блеснув стёклышками пенсне, сказал Амвросий Ильич, один из репортёров «с именем», – но с силу профессиональных обязанностей разбираюсь немного в политике как внутренней, так и международной. Дмитрий Николаевич верно сказал, решение это более чем странное. Этот поступок перечёркивает всю Россию как Империю, ставя её фактически в вассальную зависимость от Великобритании. Если же говорить о политике сугубо внутренней, то Романов тем самым десакрализирует свою власть на Кавказе и Туркестане, а ведь там обстановка и без того предвоенная! Не понимать этого…

Амвросий Ильич покачал седой головой, не в силах подобрать должных слов.

– Не понимает, – чуть усмехнулся Посников, и только излишне сильная затяжка показала его волнение, – «Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России не способен»[73] сказано его наставником, а никак не злопыхателем из среды революционеров! Интеллектуальные способности Самодержца даже доброжелатели не называют выдающимися, упирая более на мягкосердечие…

По лицам пробежали усмешки. Мягкосердечие Николая Второго, называвшего «молодцами» карательные отряды и требовавшего «больше расстрелов», с некоторых пор стало притчей во языцех. Ходынка в начале царствования многих отвратила от монарха, но некий запас «сакральной прочности» общественность всё-таки выделила молодому императору.