Дипломная работа

— Поразительно недальновидная политика, — качнул седой головой Анучин[ii], - Воровство наверху уже привычно, как бы страшно и цинично не звучали мои слова. Но легионы? Романов выигрывает тактически, удаляя пороховую мякоть из вечно тлеющих регионов, но неужели он не понимает, что стратегически это решение удаляет Туркестан и Кавказ из орбиты Российской Империи?

[i] Элиза Балетта — любовница Великого Князя Алексея Александровича, генерал-адмирала и председателя Адмиралтейств-совета. Современники (ещё до "броненосного" скандала) отзывались о ней почти исключительно негативно, притом равно о профессиональных и человеческих качествах.

[ii] Дмитрий Николаевич Анучин — русский географ (первый в России профессор географии), антрополог, этнограф, археолог, музеевед, основоположник научного изучения географии.

— Я, господа, не великий стратег, — блеснув стёклышками пенсне, сказал Амвросий Ильич, один из репортёров "с именем", — но с силу профессиональных обязанностей разбираюсь немного в политике как внутренней, так и международной. Дмитрий Николаевич верно сказал, решение это более чем странное. Этот поступок перечёркивает всю Россию как Империю, ставя её фактически в вассальную зависимость от Великобритании. Если же говорить о политике сугубо внутренней, то Романов тем самым десакрализирует свою власть на Кавказе и Туркестане, а ведь там обстановка и без того предвоенная! Не понимать этого…

Амвросий Ильич покачал седой головой, не в силах подобрать должных слов.

— Не понимает, — чуть усмехнулся Посников, и только излишне сильная затяжка показала его волнение, — "Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России не способен[i]" сказано его наставником, а никак не злопыхателем из среды революционеров! Интеллектуальные способности Самодержца даже доброжелатели не называют выдающимися, упирая более на мягкосердечие…

По лицам пробежали усмешки. Мягкосердечие Николая Второго, называвшего "молодцами" карательные отряды и требовавшего "больше расстрелов", с некоторых пор стало притчей во языцех. Ходынка в начале царствования многих отвратила от монарха, но некий запас "сакральной прочности" общественность всё-таки выделила молодому императору.

Трагедию отчасти оправдывали "эксцессом исполнителя", неудачами госаппарата, доставшегося от отца и даже происками врагов России — как внешними, так и внутренними. Несколько лет спустя стало ясно, что "добросемейственность" Николая Второго и "лучистые глаза святого", цепляющие за душу (преимущественно немолодых, пожёванных жизнью девушек), не делали из него ни хоть сколько-нибудь пригодного монарха, ни даже — человека. Самые закоренелые монархисты, считающие царскую власть важнейшей составляющей самого существования России, всё чаще поговаривали о замене царя, а может быть…

… и династии.

— Многие решения, имеющие государственное значение, продолжил Постников, — дают основания подозревать то ли полное безразличие императора к собственному правлению, то ли наличие проблемы с умственным развитием[ii].

— Страшно, господа, — мрачно сказал Анучин, и все заговорили разом, обсуждая цензуру, "Священную дружину", молодчиков из черносотенных отрядов и карателей. Решительно непонятно, как в таких условиях жить и работать!

— … Его Величество царствует, но не правит, — рубил воздух трёхпалой ладонью бывший кирасирский поручик, а ныне один из ведущих репортёров газеты, — и это не новость! Самое страшное, что у России нет правителя, хотя бы и коллективного! Есть страшная химера бюрократии, слившаяся в противоестественном экстазе с химерой Дома Романовых! Коллективный уровень интеллекта этих тварей есть интеллект глупейшего из коллектива, поделенный на число его членов!

— Да! Да! — вздёрнув бородку, воинственно кивал Амвросий Ильич, оглядываясь на Анучина, — Как метко! Химеры эти, как существа донельзя примитивные и в тоже время живучие, как это свойственно простейшим организмам, могут только жрать и размножаться!

— … интрига одного из Великих Князей, — вещал Скалон, — готовых растащить Россию на куски, лишь бы получить один из кусков оной в своё безраздельное пользование! Хоть огрызок от Руси, а только бы их собственный, неотъемлемый!

Дверь с грохотом распахнулась, и спорщики развернулись резко, в глазах у них метнулся испуг… а кого и яростная злость!

— В номер! — показавшись в дверях, вытолкнул из себя запыхавшийся вусмерть репортёр, пробежавший, судя по его изнеможденному виду, не иначе как марафон, — Великого Князя…

Согнувшись и оперевшись на дверной косяк, худощавый мужчина выталкивал из себя слова.

— … Александра Михайловича… взорвали!

[i] Цитата генерала Драгомирова, преподававшего Николаю Второму военное дело.