Дипломная работа

— Расскажи што-нибудь, — попросил я брата, прикрыв глаза. Фармацея "Пилюлькина", наложившись на тепловой удар, ранение и стресс, сказалась на самочувствии не в лучшую сторону. Муторное ощущение, схожее с качкой и сотрясением мозга разом.

— Што рассказать-то? — не понял он.

— Хоть што… — не открываю глаз.

— А-а… — дошло наконец, что я просто хочу заснуть слушая знакомый голос, — давай я тебе Наденькины рассказы из новых почитаю! Где… а, вот! Сэр Хвост Трубой, пребывая в изрядно расстроенных чувствах…

К утру я малость отошёл, и милейший Адольф Карлович, проверив зрачки, рефлексы, наполнение пульса и чистоту раны, счёл моё состояние сносным, допустив короткие посещения.

— Я, Егор Кузьмич, в соседней спальне поселился, с вашего позволения, — уведомил он меня, — Моя фармакология была рассчитана на тепловой удар, а огнестрельное ранение вышло явно лишним. Ночью к вам несколько раз заходил, а с полуночи до четырёх утра неотлучно, да-с! Очень уж у вас пульс нехороший был, да и другие признаки, да-с! Даже удивительно, что так быстро на поправку пошли. Надеюсь, это не временное облегчение.

— Я… — он широко зевнул, прикрыв ладонью рот, — пойду, с вашего позволения! Прилягу у себя в комнате.

Но если вдруг почувствуете хоть малейшее ухудшение состояния, непременно звоните в колокольчик! Прошу, Егор Кузьмич, без ложной скромности! Мне проще встать и потратить пять минут, измеряя вам температуру и пульс, вручив затем какие-нибудь порошки, чем сидеть потом полночи или не дай Бог…

Доктор перекрестился.

— … вытаскивать вас с Того Света!

— Понял, Адольф Иванович, — согласился я, — при любом ухудшении состояния вызываю горничную, а уже она будит вас.

— Короткие визиты, — зевая, повторил Елабугин, — я вам песочные часы поставлю… вот, на десять минут подойдут. Не более одного визита в час, договорились?

— А просто посидеть в одной комнате? — с надеждой осведомился я.

— Невеста? — понял доктор, — Нет, тем более нет! Пару дней потерпите, хорошо? Боюсь, иначе можете слечь всерьёз и надолго!

— Ясно…

Сперва забежал Санька, принёсший мне завтрак в постель и новости.

— Шухер наводят, — рассказывал он, сидя у меня в ногах, — да ты ешь, ешь… Отряды возмущённых граждан по всему городу, ну и благочинные промеж них. Направляют, значица, гнев народный.

— Расправы?

— Не-а, — мотанул головой брат, — аккуратно. Но вызовов на дуэли до ебёны матери! И, х-хе, мордобоев! Ешь давай! Вон, руки как трясутся… помочь?

Фира улыбалась, но глаза у неё были на мокром месте.

— Вот, — улыбаюсь виновато, — так получилось.

— Получилось… — вздохнула она, судорожно сглотнув и жалко улыбнувшись, — мне Санька уже всё рассказал.

— Да… иногда и так будет… не передумала?

— Никогда! — наклонившись, она поцеловала меня в губы и тут же отпрянула, сильно покраснев.

— Я… — трогаю пальцами свои губы, отчего Фира покраснела ещё сильней, — постараюсь пореже попадать в постель по таким дурацким поводам. Есть более интересные…

— Молчи! — моментально оказавшись рядом, она прижала тонкий палец к моим губам, совершенно раскрасневшись, — Я поняла и…

— Молчу, — киваю, глупо улыбаясь и любуясь невестой, — молчу…

***

— Безобразие и дикость! — возмущался Ульянов, затягивая ремни на чемодане, — Покушение на убийство устроил этот подлец Рачковский, а покидать Францию приходиться нам!

— В самом деле, некрасиво, — согласился Кржижановский с другом, — но что поделать? Во Франции мы на птичьих правах, и пусть симпатии рядовых французов преимущественно на нашей стороне, невозможно не учитывать силу бюрократии.

— Это подло! — пропыхтел Бурш, затягивая наконец ремень на раздутом чемодане, — Бюрократический формализм такого рода есть подлейшее нарушение не Буквы, но Духа Закона!

— Надюша, — прервался он, попробовав приподнять чемодан, — тебе не кажется, что мы несколько обросли вещами и погрязли в мещанстве быта?

— Ты как всегда прав, Володя, — откликнулась супруга, ощутимо похорошевшая за эти месяцы, — но нельзя жить в обществе и быть свободным от него! На уровне марксистских ячеек можно не обращать внимание на условности общества, но серьёзному политику приходится идти на некоторые компромиссы.

— Пожалуй, — согласился Владимир Ильич после короткого раздумья, — политику, говоришь… Не Революция, а Эволюция? Хм…

Физиономия его приняла скептическое выражение, но Ульянов смолчал.

— Африка, говорите… — высунувшись из окна, он позвал консьержа помочь с багажом и замолчал, глубоко задумавшись.

— Пост консула, хоть бы и формальный, был бы очень кстати для нас, — задумчиво сказал Глеб Максимилианович.

— Консула… хм, — усмехнувшись, Бурш выкинул из головы непрошеные мысли о Наполеоне.

Глава 31

— Божие милостию мы, Николай Вторый, — вслух читал Скалон[i], подрагивающим голосом выделяя торжественность обращения, — Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая.