Дискотека. Книга 2 [СИ]

— А сережки? Он тебя обокрал. Сперва заставил, ну поняла да, а еще издевался, после еще и обокрал. Кто прибежал ночью, плакать? Не ты, что ли?

Оля смерила возмущенную Ленку скорбным взглядом.

— Попрекаешь, да? Ну и ладно, не волнуйся, больше никогда не прибегу.

Ленка беспомощно подняла над столом руки.

— Да я не про это! Ну как тебе объяснить? Он гад такой, привык, что девки ему все прощают. Хотя я вообще не понимаю, почему. Обычный такой козлина. А ты…

— Обычный козлина, — перебила ее Оля, — чего ж ты с обычным козлиной поехала к нему на дачу, а? Целовалась там и чуть не трахнулась? Думала, я не узнаю? А он мне сразу почти рассказал. Я только молчала, потому что… молчала, в общем.

Ленка, горячо краснея, умолкла. Она уже и думать забыла о той своей влюбленности в Ганю, и о том, что и как тогда наслучалось. А Оля оказывается, все это время помнит, и обижается. И Ганя придурок, все растрепал…

— Ладно, — отрывисто сказала Рыбка, — проехали. Если не идешь со мной, я сама. Я просто думала, мы подруги, и потому позвала. Тебя вот.

— Да едем, конечно. Я просто хотела, чтоб тебе полегче, а то начнется снова. Ну, извини. Я только домой позвоню, хорошо?

В автобусе Рыбка сказала, наваливаясь на ленкино плечо при поворотах:

— Видела Санича. Бежит, как новая копейка, лыбу давит. Меня увидел, ручкой помахал. Ну, я кивнула и сторонкой.

— Я тоже его видела. Десять раз, — усмехнулась Ленка, — прикинь, Кинг предлагал ему морду набить, ну или на счетчик поставить, чтоб он заплатил деньгами. Мне. Представляешь?

— А чо не согласилась-то? Купила бы джины, у того же Кинга. Курточку-сильвер. Чего ты ржешь, Малая?

— Ой. Что-то мне совсем ржачно. Оль. Прикинь, мне значит плотит Санич, тебе Колька. Типа пенсию нам такую. За погрыз.

— За усушку и утруску.

— Утрусили нас, значит. Фу, блин, у меня тушь потечет щас!

— Ага, а мы потом хоба на толкучку, и все денежки Кингу, и он багатеет, а мы такие супер-девки. Держись, Малая, а то свалишься в проход.

Отсмеявшись, ехали молча, кончиками мизинцев бережно вытирая веки, чтоб не размазать краску. Ленка искоса тайком поглядывала на Олю и волновалась. Та, конечно, зубоскалила, как им привычно, но смеялась чересчур громко и слишком оживленно болтала, чтоб вдруг на полуслове замолчать. Чертов Ганя.

— Лен, — Оля прислонилась, задышала в ухо, — а почему тебе, считай, все равно? С Пашкой. Вы же год встречались, ну и после он поступил, как жопа с ручкой. А ты как-то ни насчет любви, или наоборот. Я думала, возненавидишь его.

Ленка пожала плечами.

— Так не люблю же, — сказала то, что говорила Сереже Кингу, — а насчет ненавидеть, ну…

— Та. Я тебя знаю, Малая. Тебе кажется, раз ты его вичеркнула, то это хуже ненависти. Ты у нас такая вот. Наказала, блин.

— Да? — Ленка поразилась, обдумывая, а автобус все ехал и ехал, не торопясь, чвякал дверями, тормозил, катая в проходе пустую бутылку, изредка хрустел зубами компостеров, и почти уже приехал к остановке рядом с деревьями старого парка. А Ленка все думала о словах подруги, которая прочитала в десять раз меньше книжек, да и соображала не так быстро, но, поди ж ты, глянула в самую суть и сумела ее рассказать.

— Да. Наверное, так. Пашке, конечно, наплевать, но я, оказывается, так и думаю, что это от меня наказание такое. Глупо, да?

Оля пожала плечами, уже не слушая. Встала, напряженно глядя в черное с желтым стекло, на черные фигуры среди желтых плоскостей света и обступившие их снова черные купы кустов и деревьев. И пошла к выходу, решительно сжимая в руке маленькую сумочку, а другой рукой поправляя широкий подол тонкой юбки. Ленка, вздыхая и предвидя нехорошее, повлеклась следом, пересчитала каблуками ступеньки, и вместе девочки двинулись желтой аллейкой среди черных и серо-зеленых деревьев к яркой, как безумное созвездие, горсти огней летнего кинотеатра, откуда привычно бумкала музыка, пряча в себе крики и смех.

На площадке у входа, купаясь в свете фонарей, стояли несколько легковушек, украшенных лентами и цветами. Вокруг толкался веселый народ, кричали и смеялись, наклоняясь к открытым окнам.

— Ого, — сказала Ленка вслед пышному белому подолу, исчезающему среди ног, присмотрелась к голым плечам в кружевной пене, таким странным среди курток, рубашек и растрепанных голов.

— А те-перь, в че-е-есть новобрачных, любимая песня жениха и невесты — «Прощальный тост»!

Ленка фыркнула от неожиданности, проталкиваясь следом за Рыбкой, и пожалела, что у той трагедия, а то бы порадовались.

Народ вокруг разобрался на пары, черные и цветные головы клонились друг к другу, а перед самой эстрадой топтался жених, держа невесту за тугие бока.

— Все-е ясно нам — пришла пора расстаться-а-а, — бархатным голосом страдал певец.

Ленка отвлеклась, разглядывая молодоженов и потеряла Рыбку. Нахмурилась, и, вставая на цыпочки, пошла в толпе, откачиваясь, когда танцующие наступали, подпевая о грустном:

— Налей вина-а! Прощальный тост до дна!