Дискотека. Книга 2 [СИ]

Пальцы наткнулись на раскрытый рот, отдернулись, когда со стоном прикусил и тут же снова раскрыл, боясь сделать ей больно. Дышал тяжело, с хрипом, валясь на нее и цепляясь руками, чтоб не свалиться с узкой кушетки. И затих, вздрагивая.

У стены под кушеткой заририкал сверчок. И издалека сильно орали лягушки в ставке, уже совсем ночные.

— А ты? — шепотом спросил Панч, — ну, чтоб тебе тоже. Чего ты смеешься?

— Мне хорошо.

— Точно?

— Глупый. Мне знаешь, как хорошо, потому что тебе хорошо?

— Ну… — он подумал, прижимаясь и дыша Ленке в шею, а рукой накрыв ее грудь под расстегнутыми пуговками сарафана, признался, — нет, не знаю. Теперь вот знаю. Если ты не врешь.

— Валинька, я тебе врать никогда не буду. Это ужасно. Потому что… Ну есть всякие даже мелочи, которые говорить не надо, например. А я их все равно скажу, потому что нельзя тебе врать.

— Тогда знаю.

— Что?

— Что тебе хорошо.

— А, — Ленка тихонько засмеялась.

Повернулась на бок, чтоб прижаться теснее. Панч обхватил ее рукой и уложил на ее бедро согнутую коленку. Задышал ровно, будто засыпая. Ленка лежала, глядя открытыми глазами в мерцающую темноту. Вот так, вместе спать, выбирать позы, чтоб обоим было удобно, это сложно, рука затекает, или ногу надо думать, куда деть, но такое счастье. Вместе покрутиться, и наконец заснуть, зная, что утром вместе проснутся. Так вот надо.

Снаружи послышались шаги, и через мягкую дрему Ленка прислушалась, еще не понимая, что это.

— Василич! — густо сказал мужской, явно хмельной голос, затрещали кусты, — та еб жеж! Василич, ты шо там, ты ушел что ли?

Ленка резко села, нашаривая скинутый сарафан, потянула на плечи скрученные лямки. Валик уже молча стоял рядом, шуршал одеждой, задевая рукой Ленкино бедро.

— Елки, — дрожащим шепотом сказала она, нащупывая под кушеткой сумку, — отец, Рыбкин. Что же нам…

— Василич! — голос кружил за стеной, удалялся и вдруг слышался с другой стороны.

— Та тут я, — отозвался невидимый Василич откуда-то издалека, и шаги с голосом удалились снова, рассказывая:

— А я удочку твою привез. Верка в деревне осталась, с девками, а я плюнул, там шо, ни рыбалки, ничего же.

— Ты б лучше пузырь привез, а не удочку, — наставительно произнес Василич.

Ленка взяла руку Панча и наощупь потащила к закрытой двери. Тихо громыхнул под ногами какой-то котелок, укатываясь под стол. Ленка стиснула зубы, чувствуя, как по спине сбегает к пояснице мелкая противная дрожь. Дверь мягко подалась, скрипнула. Но голоса говорили свое, смеялись вдалеке, перебивая друг друга, и двое выскользнули в ночную уже темноту, прокрались вдоль стены к зарослям ежевики, смутно белеющей звездочками цветов. От беседующих теперь их отгораживал домишко. Ленка удержала Панча за руку, чтоб не полез в самую гущу. Пройдя шагов пять, нашла еле заметный просвет — тропку в соседний огород. Ежевика цеплялась колючками за подол, неохотно отпуская. И закачалась под ногами провисшая проволока.

Рыбкин отец и Василич все еще рассуждали о рыбалке и радовались тому, что вместе с удочкой был привезен и пузырь, а ребята уже быстро шли по грунтовке, освещенной бледным лунным светом, к ожерелью фонарей на шоссе.

— Я думала уписяюсь со страха, — Ленка дрожащей рукой нащупывала сумку на боку, — мы ничего не забыли там?

— Носки, — ответил Панч, шаркая кроссовками, — мои.

— Черт, — она рассмеялась, всхлипывая, — блин и блин, я там трусы оставила, на кушетке.

— Вот радости будет утром. И дверь же открыта.

— Ладно. Подумает, что кто-то пролез, просто так, чужие.

— Так ты без трусов, Малая!

— Тише ты!

Панч засмеялся, обнимая ее и останавливая на дороге. Поцеловал в сердитое лицо, и Ленка не выдержав, тоже засмеялась.

— Никто. Меня никто не увидит. А ты зато как чортишо, в ботах на босу ногу.

— Я модный.

На шоссе качались далекие огоньки и Ленка, отпихивая Панча, показала на них:

— Автобус. Если побежим, успеем, а то совсем редко ходят.

— А мы куда теперь?

Они уже мчались рядом, Панч тащил в руке отобранную у Ленки сумку и прижимал локтем свою, что болталась на плече. Сверху смотрела луна, наклоняя неровное лицо с вогнутым профилем. Орали лягушки.

— Ко мне, — решительно сказала Ленка, — нафиг всех. Я тебя тихо проведу. И будем вместе спать.

Глава 39

Кухня в трехкомнатной квартире панельной пятиэтажки была так мала, что два человека умещались в ней с комфортом, если сидели и пили чай, например, или обедали, а если обоим приспичило встать за кружкой или ложкой, то сразу же путались локти и спины. «Боже мой», трагически восклицала мама, становясь в угол и прижимая к себе холодную кастрюлю, по дороге к плите, если папа пробирался к любимому месту у подоконника, «а что же делают эти, у которых четыре комнаты и народу живет в два раза больше, а кухонька точь такая?». На что папа, посмеиваясь, предполагал, что они по сменам туда заходят, как в столовку на пароходах.