Утром Ленка сидела в кухне, крутила в руках чашку, пристально глядя, как внутри заверчивается темная поблескивающая жидкость. Мама стояла спиной к ней, раздраженно дергая на плите сковородку с яичницей. Обжегшись, зашипела сквозь зубы, тряся рукой. Ленка встала, вытащила из шкафчика пакетик с комком ваты и флакон с аптечным маслом от ожогов.
— Не надо, — мама сунула руку под кран, повернулась, меряя дочь негодующим взглядом.
— Я совершенно ничего не понимаю, Лена! Почему так срочно? А раньше ты не могла сказать, про эти самые курсы? Решила, если школа позади, можешь скакать, будто какая-то блоха, разъезжать туда-сюда…
— Я сама не знала, мам. И потом, я же не на всю жизнь уезжаю, нужно просто все выяснить, это несколько дней. Да я, может, сразу вернусь. Тут рядом.
— А деньги? Снова все на мне! А еще столько всего покупать, к роддому, я просто в ужасе, ночью проснусь…
«И думаю, думаю» мысленно продолжила Ленка, впрочем, без раздражения, а покаянно. Она сейчас постоянно ощущала себя виноватой, и это делало ее усталой, как после тяжелой работы. Но сейчас надо звонить доктору Гене, и может быть ехать прямо сегодня, так что мама должна знать, чтоб не волновалась зря.
— Мам. Ну Светка же уехала, давно, и ничего. А мне что, привязаться на цепь, что ли? Я же недалеко совсем. Два часа автобусом.
Алла Дмитриевна горько усмехнулась, качая головой, темные волосы рассыпались по плечам светлого платья.
— Хорошенькое ничего.
— Все выходят замуж, мам. Ты бы сама волновалась, если б она до тридцати торчала в девках.
— Что за выражения! — возмутилась Алла Дмитриевна.
И Ленка незаметно перевела дыхание. Если мама начала цепляться к мелочам, значит, в главном уже смирилась.
На стол встала тарелка с желтыми кляксами в белой окантовке. Рядом вторая.
— Ешь, — Алла Дмитриевна села сама, подцепила вилкой кусочек яичницы, — сколько тебе надо с собой? Боже, снова занимать до получки.
— Чуть-чуть, — поспешно сказала Ленка, терзая пережаренную яичницу, — на билеты, и еще ну там, на пару дней, поесть только.
— А жить?
— Общага, мам. Это училище, медицинское.
Алла Дмитриевна положила вилку и ошеломленно уставилась на дочь. Ленка опустила глаза в тарелку, внимательно тыкая мешанину желтого с белым.
— Странно. В первый раз слышу, чтоб тебя это интересовало. Нет, конечно, медик в семье — это очень неплохо, но ты и вдруг медицина. Мы с папой были уверены, что ты выберешь что-то такое, — она неопределенно покрутила вилкой в воздухе, — что-то… журналистика, например. Или искусство. Ну, или это свое швейное, ты же хотела в ателье? Передумала?
— Там не только медсестры, мам, — вдохновенно врала на ходу Ленка, — там эти, ну с документами, ведение документации, работа в регистратуре, лаборанты. Главное, там сразу практика, и может быть сразу и зарплата. Почему не попытаться?
— Ладно, — Алла Дмитриевна задумалась, — десять рублей тебе хватит? Если на три дня, к примеру? С билетами?
— Да, мам. Очень даже.
Ленка обрадованно доедала яичницу, прикидывая. Она уже посчитала и билеты, и что на еду в день ей хватит пары рублей — с головой. А поселить доктор Гена обещал, в той самой квартире. Теперь нужно ему позвонить, как только мама убежит на работу, и можно идти за билетом.
Мельком Ленка подумала, трех дней многовато, но с другой стороны, вдруг не все делается быстро, и было еще кое-что, о чем она старалась не думать совершенно, но от себя не всегда спрячешься. Там, совсем рядом, полчаса на автобусе, Коктебель. Там Валик. А вдруг получится поехать, и увидеть его.
В комнате она вытащила сумку и, слушая, как мама бегает по коридору, торопясь на работу, стала запихивать в нее запасные трусики, выстиранный сарафан, кофточку и крем от комаров. Села рядом с сумкой на диван, держа в руках те самые джинсовые шортики. Она не скажет Валику, что приехала. Просто увидит его издалека. И уедет обратно. Нельзя ей к нему. А еще хорошо бы увидеть его с девочкой, за руку там, или — целуются. Тогда можно обидеться на всю жизнь, разозлиться, ну и успокоиться, что у него все будет в порядке. В самом деле, не умрет же он без Ленки Малой! Да, она оказалась совершенно недостойной своего прекрасного брата. И она сама это как-то переживет, не кисейная барышня. Если хватило дурости так себя вести, то и получать за это наказание от жизни тоже придется. Но Вальку ужасно жаль, он же, наверняка, надеется. Все еще.
А может, все же увидитесь, прошептал внутренний голос, и ты ему скажешь… что все, все, конец, вам нельзя вместе… а он в ответ…
Заткнись, посоветовала голосу Ленка, ты нарочно так говоришь, чтоб была надежда, он поймет и простит. И все будет хорошо. Не будет!
— Ага, Лена-Елена, — обрадовался в трубке уверенный голос, — а я уж решил, передумала, не станешь звонить. Ну?
— Звоню вот, — вполголоса сказала Ленка, сидя на своем диване, — не передумала.