Дискотека. Книга 2 [СИ]

«Мы так много не позволяем себе, самых простых вещей, относя их почему-то к вещам сложным. Слово „хочу“ кем-то диктаторски записано в неправильные, вредные, а скорее-то во вредящие слова. И каждый из нас слышал в детстве язвительное — мало ли чего ты хочешь. Разучаясь исполнять собственные желания, мы разучаемся и желать. А это уже страшно. Наверное. Нет, именно страшно».

Ленка не сильно поняла, как слова о потере желаний связаны были с тем разговором, но когда она в очередной раз позвонила маме, мысленно репетируя очередное успокаивающее вранье, то неожиданно для себя сказала:

— Мам, тут вообще-то курсов никаких нет, но я осталась поработать. Доктор знакомый устроил меня санитаркой, в больницу. Когда Светке рожать, я приеду уже.

— Как санитаркой, — потрясенным голосом после паузы выговорила мама, — как? Лена! С какой стати вдруг?

— Да так. Мне нужны деньги.

— Боже мой… — в трубке встала растерянная тишина, — деньги, — добавила мама с отвращением, — ну, как это, деньги. Санитарка. Это же уборщица, да? Только в халате.

— Ага. А еще посуровее. Потому что судна всякие, ну кровь иногда, и постельное грязное менять.

— О боже… — голос у мамы совсем ослабел.

— Да ладно тебе, — попробовала успокоить ее Ленка, — зато я теперь знаю, как с роженицами обращаться, и с родильницами. Ты мам, в курсе, чем роженицы отличаются от родильниц? Наша Светища, например…

— Лена, прекрати издеваться! То ты сапожником затеяла, теперь еще лучше! Поехала бы в институт, получала нормальную стипендию!

— Ага, двадцать рублей.

— Да! А тебе нужно больше? Ты собираешься всю дорогу в подручных всяких ошиваться?

— Нет, мам. Мне сейчас нужны деньги, чтоб долг отдать. А на будущее у меня большие планы. Только не сразу. Когда пойму, что мне надо.

— Долг, какой еще долг?

— Мам, извини. Я не могу сказать, но ты не волнуйся, хорошо? Я справлюсь. Целуй там Светку. Как у нее?

— Вы обе меня загоните в гроб, — решительно сказала Алла Дмитриевна, — о-бе! И ты и твоя ненормальная сестрица. Представь, она выгнала Георгия. Явилась из больницы, что-то они там выясняли, даже и не очень громко, а потом я говорю, что же твой муж не выходит к ужину, а она мне — объелся груш. Муж. В смысле.

— За что? — у Ленки стало кисло во рту. Вдруг Жорик что-то вякнул про их посиделки? С него станется, болтливый, как базарная тетка. А Светище нельзя волноваться. И вообще, вся эта история…

— За Таню. Помнишь, друзья у них, его сокурсник и его девушка. Ну, такая крупная, полосатая в кружевах? Что-то там с ней. И что теперь? Ей рожать в сентябре, осталось времени с гулькин нос, а она мужа, выгнала! Да за что мне такое…

Ленка хотела напомнить ей, о том, что был когда-то изгнан их отец, и завел другую семью, а после вернулся, те еще были страсти. Но промолчала, чтоб не расстраивать маму. Пусть пошумит, рассудила, тайком зевая в сторону и уже соскучившись по словам Миши Финки, может быть, выговорится, будет лучше спать. А Жорик, получается, отметился и с полосатой Таней, вот же козел из козлов.

— Выгнала и молодец. Передай, что молодец, я ее люблю.

…

Время бежало удивительно быстро, и так же быстро Ленка привыкла ко всему, что теперь ее окружало. Был выбранный ею магазин, недалеко от больницы, где она покупала печенье и сливочное масло, хлеб, а молоко и кефир брала в магазине возле дома. Гена, как обещал, принес картошку в нейлоновой сетке, и несколько дефицитных лимонов, Ленка порезала один с сахаром и по вечерам таскала из банки кружок за кружком, морщась от наслаждения, когда через сладость била по языку лимонная свежая кислота. Новая территория была для нее, как угодья для зверя, изучена, размечена тропинками, освоена от утренней пробежки к автобусу до усталого возвращения через уже сумрачный город, — обычно она шла пешком, радуясь, что жара иссякла. С доктором Геной они виделись на работе, Ленка дежурила в травмпункте в его смены, и там почти не говорили, загруженные работой. Казалось, за белыми дверями не летний город, а какая-то беспрерывная война, они открывались, впуская стонущих, плачущих или испуганно матерящихся людей, с поломанными руками, вывихами, с ранами на голове, с пальцами, прижимающими поврежденный глаз. Гена быстро ходил, усаживая и укладывая, кидал распоряжения, сестра ловко оказывалась там, где нужно, а Ленка не всегда успевала и тогда он раздраженно коротко рявкал, держа на весу руки в окровавленных перчатках.