Дискотека. Книга 2 [СИ]

Иногда в редкие пустые минуты выходил наружу, хлопая себя по карману испачканного халата, садился на бетонный бортик у автомобильной площадки, где разворачивались кормой ко входу белые машины скорой помощи, вытягивал ноги, курил. Ленка сидела рядом, тоже вытянув ноги, смотрела перед собой. Почти не разговаривали, слишком уставшие для болтовни.

— В кино тебя, что ли, повести, — смеялся Гена, сминая в консервной банке окурок, — свидание назначить, спросить как дела, Лена-Елена, как жизнь…

— А я тебе расскажу, — смеялась Ленка, — про сегодняшнего, с уксусным ожогом.

— Молчи, а то снова пельменей захочу, провонял уксусом весь кабинет.

— Фу! Ну тебя…

За решетчатыми воротами мелькала белая машина, и Гена вставал, одергивая халат.

— Подъем, красотка. За работу.

Через четыре недели Ленка вышла из серого здания, где на втором этаже в окошечке кассы рядом с бухгалтерией ей выдали новеньких хрустящих бумажек. Сидя в парке на лавочке, пересчитала, аккуратно разглаживая, и поражаясь количеству. Аванс был совсем невелик, но Ленка растянула его надолго, азартно экономя на еде, и теперь у нее в руках были, страшно подумать, семьдесят рублей, которые можно было смело положить в тайный кармашек сумки и не трогать, потому что через неделю будет еще раз аванс. Гена не соврал, к сентябрю будет у нее сто сорок рублей, и добавить еще шестьдесят казалось Ленке сейчас делом совершенно плевым. Она отдаст Кингу долг и наступит свобода.

Ленка сложила деньги квадратиком, потом, казнясь, вытащила пятерку, снова пересчитала — шестьдесят пять, и отправилась в магазин за большим пирожным-корзинкой с зефирными лебедями в кремовых волнах. И еще — лимонаду, и грушевой воды дюшес, а еще — полкило шоколадных конфет. И все. Ах, да, еще тетради с записками Миши. Они не надоедали ей, а становились все интереснее.

Дома Ленка медленно вымылась, разведя в тазу теплой воды, нагретой в чайнике. Замоталась в полотенце и ушла в комнату, где на расчищенном от бумаг столе устроила себе маленький пир с купленными сластями. Удивительно, но одиночество тоже не надоедало ей, хотя раньше никуда она одна не ходила, всегда договариваясь или с Рыбкой, или вызванивая Семачки. А сейчас даже домой звонила совсем редко, и с доктором Геной почти не виделась.

На столе, рядом с сахарницей и тарелкой с пирожным лежал пакет с фотографиями, на этот раз Ленка выбрала свежих, датированных прошлым годом. И отпивая холодного лимонада, бережно высыпала скользкую кипу. Принялась рассматривать, улыбаясь и долго держа каждый снимок. Кое-что о хозяине квартиры она уже поняла, и потому не торопилась откладывать в сторону снимки, где только кусок борта, старое дерево в прожилках, обрезанная краем кадра лопасть весла. И за бортом — темная вода с русалочьими прядями подводной травы. На другом фото — серый песок, близко к глазу четко видны песчинки, дальше все размыто и среди марева — чей-то силуэт, тоже размытый, не в фокусе, на фоне блеска воды. Море. Или озеро. Не разберешь. Но на песке тонкий кустик травы с белыми цветиками.

— Пристальное внимание к деталям, — проговорила вполголоса фразу из тетради, которая была там сама по себе, без пояснений и раздумий, — пристальное. Внимание. К деталям.

И ей показалось, она взлетает. Летит над песком, над травой и блеском воды, над тем силуэтом, непонятно, женским или детским, но неважно, потому что детали вот они, ближе, у самого глаза. И кустик травы так же важен, как размытое вдали человеческое. Или — важнее.

Это было уже не Мишино, поняла она с холодком по влажной спине, это ее собственные мысли, такие, будто совсем бесполезные, но поднимающие вверх и отправляющие в полет.

Если оно такое с виду бесполезное, почему оно меняет меня?

Ленка медленно кусала от сладкого, запивала сладким, беря еще снимок и еще один.

Вот я вижу россыпь ягод на сухих ветках, это же боярышник, тыщу раз видела, когда мама уговорит отца поехать на Азов, где кустарники подходят к самым пляжикам, конечно же по делу — за боярышником и шиповником. Собирали, потом варили какие-то компоты, не очень вкусные. А оказывается можно было просто увидеть, как висят на ветках, круглые и продолговатые, с точкой блика на бочке.

Конечно, и тяжелая работа меняет меня, думала Ленка, но не только она. И слова в тетрадях, и снимки сильнее тяжелой работы.

Зазвонил телефон. Ленка неохотно положила на стол фотографию. Она обещала Гене, что сегодня вечером выйдут, погуляют по набережной, в честь первой ленкиной зарплаты покатаются на катере.

— Алло? — сказала, стараясь, чтоб голос был приветливым, — Гена? Ты чего молчишь?

В трубке стояла тишина, что-то потрескивало, а после кто-то кашлянул, как перед неловким разговором, сказал густо, с вопросительной интонацией:

— Э-э-э… квартира Михаила Финке? Я туда попал?

— Блин, — шепотом в сторону испугалась Ленка, — ой, нет, простите, ну да. Она. В смысле, его квартира.

— Можно его? В смысле, Мишу, Финке который.

В голосе ей послышалось тайное веселье, но Ленка была слишком занята своей неловкостью, чтоб осознать и обдумать.

— А нету. Уехал он. Извините.