Дискуссия по вопросам советского языкознания

Но Н. Марр не только устанавливает эти элементы, но и обусловливает их изменения непосредственно идеологией своего времени. В статье «Язык и мышление» он пишет: «Идеологические смены определяют звуковые изменения, в зависимости от чего в процессе развития языка первичные лингвистические элементы, числом четыре, подвергаются многочисленным изменениям в путях все того же закона противоположностей, доходя в своем развитии до состояния в один звук, гласный или согласный»[108]. Н. Марр продолжал вплоть до смерти в своих изысканиях делить слова на эти звуковые отрезки, делить совершенно произвольно во всех языках мира и давать им произвольные значения, какие нужны ему для предопределенного объяснения.

Конкретного исторического развития, неизбежного для каждого слова, он не давал. Наличная поздняя форма слова представлялась фонетически уже готовой для такого элементного анализа в ущерб подлинному его историзму. Так, пренебрегая звуковыми закономерностями, Н. Марр «устанавливает» общность слов Яфет, Прометей и Карапет. Но последнее слово армяне заимствовали у иранцев, где кара значило «род», «племя», но и «войско» (подобно грузинскому эри – «народ», «войско», русскому полк и немецкому фолк – «народ»), а персидское пет (грузинское спети) значит «начальник», «глава». Следовательно, Карапет значило «начальник рода (племени)», «предводитель», и армянское Карапет – «предтеча» не имеет никакого отношения по происхождению к семитическому Яфет и греческому Прометей.

Так произвольно, игнорируя специфику каждого языка, можно роднить и объединять любые слова. Незнанием истории слова объясняется деление слова «рука» на элементы «ру» и «ка». Между тем слог ру одно время произносился в нос (рон-), что осталось еще у поляков, и писался юсом большим, а потому нельзя его сближать с глагольным корнем «рушить» (от корня ру, что есть и в латинском – ruö – «рушить»). Такими произвольными манипуляциями слова, обозначающие руку в разных языках, превращаются в новые звуковые виды со значением женщина, вода…, сила, хитрость и т.п. На основании такого элементного «анализа» все основные особенности как немецкого, так и готского языка разъясняются как черты, общие с конкретными кавказскими языками той же, именно яфетической системы, немецкого со сванским, а готского с мегрельским и чанским («Язык и мышление»).

Далее, в этой же работе Н. Марр возникновение диалектики связывает с системой немецкого языка, как будто в ином языковом мышлении диалектики не могло бы быть. Он говорит: «Необходимо обратить внимание для основной части нашего доклада о развитии мышления, что после греков философия, теория познания, получает свое самое глубокое развитие, диалектическое, как идеалистическое, так и материалистическое, в среде, говорящей на немецком языке, – языке более древней системы, чем греческий. Это не случайность» (подчеркнуто мною. – Г.К.)[109]. Несомненно, это ошибочный подход. Тут ни при чем ни древняя система языка, ни сам немецкий язык. Развитие диалектики не имеет отношения к тому, что Гегель и Маркс говорили на немецком языке. Они, если бы мыслили по-русски, английски, французски и пр., также творили бы эту диалектику. Следовательно, тут только случайность.

В числе «окончательно установленных положений» Н. Марр дает также следующее:

«Единственного числа раньше не было: и множественное число выработалось из одного с единственным числом оформления, но раньше все-таки – множественность и затем единичность, как ее часть, как ее противоположность»[110].

Из истории изучения категории числа в языках нам доподлинно известно, что эта числовая категория, как и другие, была первоначально довольно богато представлена в древних языках в связи с первобытным конкретным мышлением. В самых отсталых языках дикарей мы отмечаем не только обозначение в словах понятия единичности (каким-либо знаком), но и двойственности, когда этим одним словом отмечается парность предмета, но и тройственности, а местами и четверного количества, как у народа маори на острове Новая Зеландия. Постепенно в языках отмирает тройственное число, даже двойственное и сохраняются единственное и не единственное (множественное, т.е. больше одного). Это происходит потому, что слово, наделенное частицами для указания числа, рода, дальности и определенности, поистине было обузой и для конкретного мышления. Для обозначения числа в дальнейшем просто приставлялось отдельное слово – числительное, а само слово довольствовалось двумя числовыми обозначениями – для единственного и для множественного. Это, несомненно, прогресс в развитии языка и мышления, хотя и слово с множественной его характеристикой может относиться к двум предметам (что логически не много). Как видим, в вопросе о числовой категории языка не все учтено Н. Марром.