Диссидент

«К-х-м», – прозвучало рядом, привлекая наше внимание. Рядом стоял подручный палача, глядя на меня равнодушными глазами.

– Пора, – сказал он.

– Успеешь, – глухо с угрозой прервал палача Кай и шагнул к нам. – Нора, извини, мне надо сказать несколько слов Лесли. Побудь, пожалуйста, с Кеннетом, – он отвёл её к дворецкому и вернулся.

– Вот и всё, – сказал Кай и обнял меня. – Прощай… и до встречи, – почти шёпотом произнёс он, и посмотрел в сторону зашумевших зрителей.

Публика громко рукоплескала, кто-то даже кричал, приветствуя появившуюся на сцене полуголую девицу – популярную поп диву.

– Я не верю в Бога, но тоскую о Нём, – Кай вздохнул и повернулся ко мне. – Так иногда хочется, чтобы к нам вернулся Ангел и… – он недоговорил и сильно сжал мою ладонь.

– Ты можешь им стать, – глядя в его тусклые глаза, произнёс я. – Только будь справедливым ангелом… Человек значим не местом, а поступками, ты это знаешь. – Я замолчал, глядя на Нору, спрятавшую лицо на силиконовой груди Кеннета. А он обнимал её, но смотрел на меня. Его искусственные глаза сияли быстро сменяющимися оттенками цветов, которые я не успевал разглядеть. Я многое не понимал и не понимаю в Кеннете, но сейчас он казался живым, по-настоящему живым и… человечным.

– Кеннет, береги Нору, – попросил я, но мои слова прозвучали почти неслышно, продираясь через пересохшее горло.

Я прокашлялся и посмотрел в глаза Кеннету. Он кивнул в ответ, медленно опустив подбородок к груди, словно этот жест протянулся отсюда в бесконечность.

– Выполни три моих просьбы, – попросил я и посмотрел в заострившиеся черты Кая. – Ты и они – моя семья. Будьте рядом. Потом… Ну, ты понимаешь, когда… приходи ко мне поговорить. Я буду скучать по нашему глупому и бессмысленному бреду… – я улыбнулся, стараясь перевести всё в шутку.

Кай отстранился и отвернулся от меня, смотря куда-то, то ли на город, то ли на небо, то ли в самого себя.

– Ты повзрослел, – негромко произнёс он и спросил: – А третья?

– Найди, пожалуйста, подходящий деревянный брусок или палку, которую я смогу зажать зубами. Не хочу, чтобы Нора слышала мои крики или стоны, – пояснил я.

Кай отошёл к гвардейцам и что-то сказал.

Нора снова вернулась ко мне, подведя за руку Кеннета.

– Сэр, – произнёс он, но я прервал его движением руки.

– Извини, Кеннет, что прерываю, но… – я замолчал, наблюдая, как помощники палача раскладывают рядом с крестом верёвки, большие гвозди и молоток. – У нас не так много времени… Спасибо, Кеннет, за все, что сделал для меня. И ещё раз – позаботься, пожалуйста, о Норе.

– Я знаю, что такое долг, сэр, – нейтральным тоном произнёс он. – Понял это ещё при жизни вашего отца. Хотя, это нелогично, – «пошутил» он и протянул силиконовую руку для рукопожатия, пытаясь улыбнуться лицом, лишённым человеческих мышц.

– Логика и жизнь плохо уживаются друг с другом, – ответил я и притянул Нору к себе…

Нору, Кая и Кеннета отвели в сторону, а меня подвели к кресту.

– Сэр, вам надо лечь, – проговорил помощник палача, подталкивая к перекладине.

Я кивнул, сел на крест, а затем лёг, ощущая, как тело начал сковывать холод, руки и ноги деревенеть и плохо сгибаться… Голова говорила: «бояться пока нечего». А тело реагировало по-другому, воспринимая действительность… В человеческой жизни всегда так: сознание рвётся к позитиву, а тело живёт настоящим…

Барон Клохт приблизился и негромко произнёс:

– Могу вколоть морфий. Он снизит боль.

– Спасибо, но не надо, – я отказался и попросил: – Дайте лучше палку, что принёс гвардеец.

Я стиснул зубы на огрызке палки, и чувствовал, как мои замёрзшие, окостеневшие руки прижимают к перекладине креста, туго привязывают толстой пеньковой верёвкой.

– Не смотрите, – донеслось до меня…

Я послушался, и стал вглядываться в осеннее небо. Оно уже не было голубым или синим, как весной или летом. Оно было беловатым с лёгкой проседью умудрённого жизнью существа, испытавшего радость и разочарования… Тело начало содрогаться от дрожи, пробегавшей волнами по всему телу, и холода, арктического смертельного холода…

Боль пришла неожиданно вместе со стуком молотка. Она оказалась острой резкой всепоглощающей. Она, словно шторм, прокатилась по всему телу, сжигая холод и мёртвую зыбь, выплёскивая жар в каждую клеточку меня. В то, кем я пока был. За первой болью пришла вторая, третья… Я сбился со счёта, лишь слыша удары молотка и скрип зубов, вгрызающихся в сухую палку, когда-то бывшей живой частью живого дерева.

Глаза затуманились, небо виделось, словно через запотевшее стекло: неясное, непонятное, со странными точками, хаотично бегающими по небосводу. Затем на нём появились красноватые блики. Так бывает при заходе солнца, обещающего на следующий день ясную и жаркую погоду. Но небо стало исчезать, а я взлетать вверх…

«Не уже ли это всё? Не уже ли так быстро?» – подумал я.

Но как всегда ошибся: подручные палача подняли крест и воткнули в отверстие эшафота. От удара креста в основание эшафота меня дёрнуло вниз, и я закричал, выронив палку…

«Темно. Почему темно?.. Я умер?.. Но откуда эта боль? Говорят, мёртвые не чувствуют боли», – металось в голове.