Диссидент

Он побежал по кругу, стараясь перейти на рысь. Но прямоугольник двора не позволял разогнаться, и тогда он постанывал от того, что не может бороться в полную силу.

Я бросил поводья и обнял его за шею, чувствуя, как стремительно мчится его кровь по артериям и венам.

Я закрыл глаза. Мне показалось, что слышу его сердце, такое горячее, зовущее, сходящее с ума от невозможности мчаться по просторам парков, лесов и полей, где он и я вместе.

Спасибо тебе, малыш. Спасибо за попытку побега. Спасибо за жажду жизни, которую пытаешься передать мне. Спасибо за «протянутую руку», которую нечасто увидишь в жизни от человека. Ты прав, я должен бороться. Будущая казнь не повод опускать руки…

Всю недолгую жизнь я избегал борьбы потому, что бороться было незачем. Медленное скольжение по течению притупило жажду жизни, обесценив её. А обесценивая жизнь, мы умаляем смысл жизни…

Я натянул поводья и Носферату остановился. Спрыгнув с седла, мы подошли к Норе.

– Какой он большой, – сказала она в страхе и сделала шаг назад.

– Не бойся. Он только с виду грозный, а на самом деле добрый и ласковый. – Я улыбнулся и протянул руку Норе. – Иди сюда. Ты должна познакомиться с ним. Это мой друг, Носферату. Теперь он должен стать и твоим другом. Друзей нельзя бросать, правда?

– Да, – ответила Нора и вложила подрагивающую ладонь в мою руку.

Я приблизил наши руки к ноздрям Носферату и слегка прижал их, чувствуя горячие «всполохи» выдоха коня.

– Прижмись к его шее, – попросил я Нору.

Она осторожно обняла коня так, как могут только женщины, – полностью доверясь тому, кто может защитить или причинить боль.

Носферату фыркнул несколько раз, повернул голову и косился карим глазом на Нору.

– Прими её, малыш, – прошептал я, глядя ему в глаза.

В них было какое-то сопротивление, граничащее с отторжением. Возможно, он понимал, что сегодня – последняя встреча, последний обмен нашим теплом и нашими запахами. Запахи могут многое сказать. В них постоянно что-то меняется, реагируя на наше настроение и мысли. Носферату умеет их «читать». Я, увы, нет… Человек многое потерял за время своей «эволюции» и, самое главное, он утратил сопричастность к племени, превратившись в сообщество изгоев…

– Прими её, малыш, – шёпотом повторил я. – Завтра вместо меня будет она. Она будет приносить яблоки, которые будут пахнуть жизнью. И, наслаждаясь ими, ты будешь чувствовать жизнь. Ты должен чувствовать жизнь! С тобой всегда должен быть кто-то, кто дарит тебе учащённое биение сердца и тепло рук. Иначе – это предательство. Предательство тебя…

Мы не имеем право предавать «животных», даже если это неизбежно. А оставляя их в одиночестве, – предаём. Человек всё стерпит – грязь, наветы, предательство. Они не умеют этого. В их «лексиконе» нет этих понятий. Они максималисты – жизнь или смерть. Потому что, если жизнь, то для кого-то. А когда этот «кто-то» исчезает из жизни, исчезает её смысл. В принципе, это происходит и с человеком. Но человек практичнее «животных». Ему дарован дар «выживания». И тогда он сбрасывает свои гири прошлого, тянущие его на дно, заставляя прошлое погружаться в бездну безразличия… А они не выживают. Потому что их однажды «приручили»…

– Прими её, малыш, – как заклинание повторил я, и подтолкнул Нору к седлу…

Разбудили в семь тридцать утра: с потолка звучал неприятный зуммер, больше всего напоминающий скрежет металла по стеклу. По телу пробежала волна холода, «изморозь» подняла волоски на руках и ногах.

Дверь в камеру открылась. На пороге стоял кто-то в облачении палача: балахон и брюки в красно-белую клетку, и колпак той же расцветки, полностью скрывающий лицо. На длинном кончике колпака кисточка из белых ниток с множеством маленьких серебряных колокольчиков.

Палач подошёл и дистанционным пультом выключил зуммер.

– Доброго вам утра, сэр Лесли, – произнёс он, весело поблёскивая глазами через прорези колпака.

– Здравствуйте, – вежливо ответил я, испытывая при этом раздражение.

– Позвольте представиться, я старший палач – руководитель печальных церемоний, – палач слегка поклонился и колокольчики на колпаке весело зазвенели. – В мои обязанности входит подготовка и проведение вашей печальной церемонии. В означенных целях мне необходимо задать несколько вопросов и рассказать о процедуре казни, – палач снова слегка поклонился, отошёл к столу. Затем взял пластиковый стул, вернулся, сел и спросил: – Начнём?

– Не возражаю, – ответил я, чувствуя, как раздражение куда-то уходит. На его месте появилось любопытство, поскольку голос и фигура палача стали кого-то напоминать.

– Прежде всего, вам, сэр Лесли, необходимо переодеться, – палач нажал кнопку пульта и в камеру вошёл ещё один человек в облачении палача, держа в вытянутых руках трусы, на которых были изображены сердечки и кораблики.

Заметив мой взгляд, палач пояснил:

– Увы, сэр Лесли, другими расцветками тюремный департамент не располагает, уж извините, – он развёл руки в стороны, тряхнул под звон колокольчиков головой и пояснил: – Процедура переодевания должна проходить в нашем присутствии, таковы правила.