– Вы должны знать, милорд, что смотрите на меня дольше, чем позволяют приличия, – нимало не смущаясь, рыжеволосая девушка опустилась на стул – разумеется, придвинув его поближе к стулу Себастьяна. Она не казалась неуклюжей, но и изящества в ее движениях тоже не было. Речь ее была довольно-таки правильной, однако в голосе не обнаружилось ни придыхания, ни особого кокетства.
– О каких приличиях вы толкуете, мисс? – Себастьян тоже улыбнулся. – Я всего лишь бедный художник… у которого вам толком и своровать нечего.
Девушка растерялась на несколько секунд, но убегать не спешила. И улыбочка никуда не делась.
– И даже сердце?
– Сомневаюсь, что вы за этим здесь, мисс, – пробормотал он, с интересом художника разглядывая ее лицо, чуть округлое и юное, с тонкими яркими губами и плебейским курносым носом. Лицо скорее простолюдинки, чем благородной дамы: Себастьян был уверен, что под слоем пудры ее кожа усыпана веснушками. Но большие глаза под хмурыми изломами бровей, обрамленные золотистыми ресницами, были бесспорно красивыми. К тому же, желтого цвета – таких ему не приходилось видеть раньше.
– Так ты действительно думаешь, что я – воровка? – негромко уточнила девушка.
– Я не думаю. Знаю. Для меня это не намного сложнее, чем отличить проститутку от прачки.
– Тогда я тоже не думаю, а знаю, что ты – аристократишка. У меня глаз-то наметан, если я воровка.
Речь ее была, пожалуй, слишком правильная для какой-нибудь горничной. Несомненно, она была девчонкой, а не переодетым парнем… Однако вела себя как мужчина: прямая, как метла, и кокетничает явно без особого удовольствия. Это напоминало Себастьяну его сестру, Мэгделин, выросшую в окружении мужчин. Мэг всегда отличалась излишней прямолинейностью и недостатком женственности; если бы не красота и умение пускать пыль в глаза, отцу навряд ли удалось бы сбыть ее с рук.
– Раз уж мы оба проявляем столь недюжинную сообразительность, сделаем вид, что поверили друг другу? – невозмутимо предложил он. Девушка помолчала какое-то время, буравя его своими глазищами. Видимо, взвешивала в уме вероятность того, что странный парень заорет во все горло «Держи воровку!» или что-то вроде того.
– Видали мы бедных художников. Они побольше тебя пообтрепались.
– О… это? – Себастьян небрежно одернул кружевную отделку на рукавах белой сорочки. – Небольшой маскарад с целью заработать на жизнь. Вот только придется прибрать костюм на некоторое время и заняться рекомендательными письмами… вы случайно подделкой документов не занимаетесь? Я не останусь в долгу и напишу вам отличный портрет.
Она фыркнула и покачала головой.
– Ну, нет так нет, – он картинно развел руками. – Что ж… позвольте мне собрать в кучу остатки хорошего воспитания, мисс, и полюбопытствовать насчет вашего имени?
– Отем.
– Отем? Как «осень»?
Взяв карандаш, он по буквам вывел на краю исчерканного листа слово «осень».
– Нет, – она криво нацарапала «Отем» рядом с его каллиграфической надписью. – Как произносится, так и пишется.
– Занятно, – протянул Себастьян, допивая уже почти остывший глинтвейн. – Но мне, пожалуй, по душе «осень». Оно… хм… идет к твоим глазам.
– Постыдитесь, милорд, – и снова лишь намек на кокетство; по-видимому, для этой девушки подобный намек был пределом. – Будь у меня веер, как у какой барышни, – стукнула бы вас им! Не смущайте невинную девицу своими приставаниями…
– Не заговаривай мне зубы, Отем, и положи руки так, чтобы я их видел, – рассмеявшись, посоветовал он. С невиннейшим выражением лица она сложила руки перед собой, по-прежнему скрытые черной тканью перчаток, чуть потрепанных при близком рассмотрении. – И прекрати называть меня милордом, ради всего святого.
– А как же мне тебя называть?
– Макс.
Она смешно вскинула брови. Руки воровки, живущие своей жизнью, даже на миг перестали катать графитовую палочку туда-сюда.
– Поди-ка, какой-нибудь Максимилиан?
В числе излюбленных присказок папаши было «Басти, паршивец! Вина за твоё имя лежит на матушке, упокой Господь ее душу». Мать, наполовину француженка, перед смертью успела дать своему сыну труднопроизносимое имя «Себастьен Максимильен», здорово режущее слух в сочетании с шотландской фамилией. Так что девчонка была не так уж и не права; впрочем, дело было не в «Максимильене». Сокращение от фамилии Максвелл ложилось на язык как родное имя.
– Просто Макс.
Отем пристально взглянула на него, словно бы надеясь поймать на лжи. Себастьян невозмутимо смотрел в ответ, ухмыляясь краем рта.
– Что ж, просто Макс… скажи, зачем тебе рекомендательные письма, и я скажу, получишь ты их или нет.
~ 5
Стоя столбом посреди темной улицы, я еще раз спросил себя, что я здесь делаю. Ответ-то был, но такой, какой лучше бы не знать вовсе. Я ведь выпытывал у Вики график работы ее кудрявого дружка вовсе не из интереса ради.