Дистопия М.

Вскоре К. закончил, шлепнул печать, встал и пошел к Е., чинно, с высоко поднятым подбородком, держа прямо спину. Остановившись в метре от Е. и глядя поверх него, он протянул лист бумаги, исписанный мелким почерком.

Е. взял лист. С трудом разбирая почерк, он стал читать. К. описал опоздания Е. с точностью до минуты, выставил Е. лентяем, работающим без сверхурочных, указал на сегодняшнюю ошибку и на пункт в трудовом договоре, который гласил: если Е. ошибется, К. может уволить его без выплаты выходного пособия.

Е. такого не помнил. Этого нет в контракте.

Предупреждая вопрос Е., К. дал ему договор и ткнул длинным пальцем вниз последней страницы. Там был текст, набранный столь мелким шрифтом, что Е. поднес его к самым глазам, чтобы прочесть. Немудрено, что Е. пропустил этот пункт, подписывая контракт. К. обманул Е. К. смухлевал. Толстый займет место Е. Встав у Е. за спиной, он кряхтит и сопит, давая тому понять – проваливай подобру-поздорову, пока я тебе не помог.

Е. не спешил. Он искал взгляд К., но тот не смотрел на Е.

Терпение толстого кончилось. Он обхватил Е. сзади и, с легкостью его приподняв, понес к выходу. Е. дрыгал ногами, дергался, бил толстого по рукам, но тот не ослабил хватку и донес Е. до двери.

Тут Е. изловчился и ударил его головой, затылком в лицо.

Вскрикнув, толстый выпустил Е. и схватился за нос, из которого хлынула кровь. Он завизжал и стал волчком крутиться на месте. Кровь залила грудь и живот, текла между пальцев, ее было много.

Е. смотрел на него и не двигался. Е. не дрался ни разу в жизни и столько крови не видел.

К. пришел в ужас.

Отступая назад, К. съеживался и бледнел, губы тряслись, силясь что-то сказать – вдруг ноги его подломились, и он без чувств рухнул на пол, выронив договор.

Толстый не останавливался. Он истекал кровью, визжал и крутился.

Поколебавшись с минуту, Е. подошел к К., взял договор, сунул в карман и пошел к выходу. По пути он пнул коробку. Описав дугу, та упала на пол и —

– развалилась.

Внутри было пусто.

Пустые коробки. Большие пустые коробки. Их возили в грузовиках, черных, огромных, мощных, складывали и считали, а в них не было ничего, кроме воздуха города М. Е. догадывался об этом, стараясь поменьше думать, и вот убедился воочию. Знал ли К.? Зачем их возят, складывают и считают в собранном виде? В этом нет смысла, глупость – как и все в городе М. – но только на первый взгляд. Дома, где никто не живет, пустые коробки – если не знаешь смысл, он, тем не менее, есть, просто не для тебя.

***

Е. вышел из склада.

Тихая ночь встретила его за порогом. С холма, где стоял склад, город был виден как на ладони, темный, спящий, чужой. Вдыхая чистый ночной воздух, Е. думал, что делать дальше. Работы нет – значит, не будет денег. Не будет денег – не будет еды. Родители его не прокормят, если станут кормить бесплатно, пусть даже раз в день. Станут ли? Они злы на него из-за Миши, и вообще на него злы. Е. не похож на них, он отдельно от них, он сам по себе в своей комнате, невидимый, презирающий и презираемый. Если Е. умрет с голоду, всем будет легче. Но Е. не умрет. Голод вынудит что-то сделать – как в прошлый раз, когда Е. пришел к К., слабый, кашляющий, задыхающийся, и подписал контракт. Возненавидев день, он полюбил ночь. Сегодня, впервые за год, он выйдет на улицу днем, при свете жгучего солнца, под шум глупой толпы – и город встретит его тысячью пыток.

Прием начинается в восемь, через пять с половиной часов. Нет смысла идти домой и затем возвращаться в центр, через завалы и ров, с его-то ногами. Он будет ждать тут, под мостом через реку. Ночью в городе не опасно, гораздо опасней днем.

До Е. донеслись вопли толстого. У толстого сломан нос, но в полицию он не пойдет, К. ему запретит: с полицией шутки плохи, придут с обысками и допросами, мало ли что найдут и в чем признается К. после двух бессонных ночей и вежливых разговоров. У них есть план, спущенный сверху от М., по раскрытию преступлений – чтобы выполнить план, берут случайных людей и те себя оговаривают. К. правильно их боится. Кто не боится их? М. не может об этом не знать, но не вмешивается. Город сам себя балансирует, сам собой управляет, он силен и устойчив. Вмешайся М., уволь кого-нибудь за провинность – кто знает, что будет? Будет ли лучше? Е. не уверен. Он ко всему привык, кроме голода, его все устраивает, кроме мысли о том, что дом скоро снесут. Он ничего не изменит, только зря думает. Когда дом снесут и дома не будет, вот тогда и подумает.