Дитя Афины

Отвлекшись, она не успела перетащить даже половину статуй к краю утеса, когда солнце начало клониться к закату. Поскольку сестры ушли, без сомнения, завтра у нее будет больше времени, чтобы закончить с оставшимися. Глядя на море, Медуза склонила голову и впервые за этот день заметила, что ветер переменился. Воздух будто потрескивал. Смутное напряжение собиралось вокруг туманящими голову потоками. Ее змеи тоже это чувствовали. Они притихли, прижимаясь к ней, будто готовились к драке. Она знала, что это значит. Она чувствовала этот запах в воздухе точно так же, как и они. Еще один герой был на пути к ним.

Персей проверил ремень на щите в третий раз, а потом и в четвертый. Он все еще не очень хорошо разбирался в этом виде оружия: прежде у него никогда не было в том необходимости; единственные щиты, с которыми Персей имел дело на Серифе, были самодельными игрушками, их делали мальчишки, что играли с деревянными мечами. Даже в тренировках на корабле Персей быстро перестал использовать щит, чтобы отразить клинок противника, полагаясь вместо этого на проворные ноги. Однако, может, Персей и был неопытен, но точно не глуп. Он знал, что Афина не сделала бы такого подарка без причины, а сестре он до сих пор всегда доверял полностью. И все же в тот день, когда остров на горизонте стал увеличиваться, легкость защиты не прибавляла ему уверенности. Тонкий металл теперь казался непрактичным, будто змея могла пробить его одним укусом, не говоря уже о десятках рептилий, с которыми ему вскоре предстоит столкнуться. Оставалось надеяться, что Персею не придется подходить на расстояние укуса. И, по крайней мере, Медуза не услышит, как он приближается. Сандалии Гермеса должны это обеспечить. А учитывая его меч, Персей не мог отделаться от мысли, что единственным слабым звеном в арсенале, который предоставили ему боги для убийства горгоны, был он сам.

Когда корабль встал на якорь в бухте, Персей велел приготовить маленькую шлюпку. Многие из его людей вызвались пойти с ним. Он подозревал, что они бы все пошли, даже без прямого приказа, но решил отправиться в одиночку. Лучше потерять лишь одну жизнь. По силе и мастерству Персей теперь превосходил даже самых умелых воинов из своей команды. Если он не преуспеет, немыслимо и представить, что это удастся одному из его людей. Пусть они поднимут паруса и приготовятся отплыть до того, как сестры горгоны вернутся и превратят их всех в камень из-за его глупости.

– Если я преуспею, то вернусь до первых лучей рассвета, – сказал он команде перед уходом. – Вы увидите, как моя лодка отчалит от берега. Если я не появлюсь до того, как солнце выйдет из-за горизонта, уплывайте. Не ждите. Ни при каких обстоятельствах не идите вслед за мной на остров. Плывите прочь. Плывите быстро. Боги будут на вашей стороне, в спину будет дуть попутный ветер. Когда достигнете земли, постройте алтарь богам за меня. Моему отцу. Моим брату и сестре. Если я не справлюсь со своей миссией, это будет из-за моих недостатков, а не из-за богов. Вы будете свободными людьми. По воле Афины, продайте это судно и разделите выручку между собой. Так вы станете богаты.

Персей подумал, что это будет настоящей проверкой преданности – посмотреть, обрадуются они его возвращению или нет.

Воины закивали и выдержали его взгляд. Несколько мужчин неуверенно улыбнулись. Гребя на шлюпке прочь от своих людей навстречу судьбе, он осознал, что это могли быть последние улыбки, которые он видел в жизни.

На этот раз только один. Медуза видела, как он обращался к команде с кормы судна. Это не было чем-то из ряда вон. Она уже видела подобное раньше. Слушала достаточно раз и знала: они говорили одно и то же, некоторые с чуть большим красноречием, а некоторые с гораздо большей безрассудностью и грубостью, чем другие. Все они говорили о славе. О невообразимых богатствах и наградах, которые получат, когда с триумфом принесут домой ее голову. Многие упоминали или женщин, что упадут к их ногам, или мужчин, которых по возвращении заставят встать на колени. Медуза всегда старалась по возможности предоставить таких для игр сестрам. Мудрые оставляли послания семьям и друзьям. Однако мудростью, как она заметила, новоиспеченные герои обычно не были щедро одарены.

Так что за последние несколько столетий она перестала прислушиваться к их речам. Она услышала достаточно. Снова и снова в голосах звучало высокомерие. Самонадеянность и самодовольство, с которыми они говорили о любом убийстве, не говоря уже о ее собственном, очень легко пробуждали волны гнева. Для Медузы груз каждой смерти от ее взгляда был тяжелее, чем любое каменное изваяние, что она когда-либо создавала, а некоторые из героев считали это развлечением. Иногда ей очень хотелось, чтобы они знали: когда стоят там, на своих палубах, и разглагольствуют, с их уст срываются не победные речи, а надгробные.