Уважаемый мистер Дикерсон! Пишу Вам одновременно с радостью и сожалением. Радость вызвана известием, что Вы уцелели при недавнем разрушительном взрыве в здании Скотленд-Ярда. Как Вам, несомненно, известно, причиненный бомбой ущерб весьма обширен и разнообразен. Для нас было счастьем узнать, что несколько самых преданных слуг города из числа сотрудников полиции остались живы и здоровы.
Поводом же для сожаления стала необходимость немедленного прекращения Вашего трудового договора. Ваше звание, должность и все связанные с ними полномочия настоящим письмом с Вас снимаются. По вопросу Вашей отставки мы обстоятельно проконсультировались и пришли к мнению, что Ваша неспособность предотвратить нападение на начальника в собственной штаб-квартире вкупе с Вашим статусом иностранного гражданина делает Вас непригодным для ныне занимаемой должности.
Наш город находится на краю катастрофы, и чтобы охранять его стены, нам нужны решительные, компетентные и, прежде всего, патриотичные англичане.
Мы бы порекомендовали Вам при первой же возможности вернуться в Соединенные Штаты, где Вам (предположительно) будет легче восстановить свою репутацию. Здесь Вы сделались одним из главных представителей несостоятельной и уязвимой системы. Безусловно, Вы согласитесь, что ситуация в Лондоне требует изменений, причем самых срочных.
Искренне Ваш
?[60]
от имени Г. Д. Шона,
избранного председателя Совета Этельстана
Дорогой друг! Пишу эти строки – кто знает, прочитаете ли Вы их когда-нибудь? – среди ревущего яростного хаоса. Вокруг творится ад кромешный. Худший из наших страхов воплотился в самой ужасной форме.
Как я и обещал в письме от двадцатого числа, я покинул Англию в обществе своего слуги Стрикленда и отправился на континент в надежде попутешествовать, поисследовать незнакомые места и обрести хотя бы какое-то подобие душевного покоя.
Я часто молился о том, чтобы за морем мы оказались вне досягаемости для тени. Однако, похоже, наша участь предрешена.
В Дувре мы, сохраняя инкогнито, приобрели билеты и погрузились на германское торговое судно. Нашим капитаном был худощавый парень с тяжелыми веками по имени Дельбрюк, имевший вид крайне настороженный и подозрительный.
Сегодня утром нас проводил в каюту смуглый помощник капитана и на ломаном английском велел нам держаться подальше от той части корабля, где находится груз. Выходить на палубу позволялось только с разрешения Дельбрюка.
Изнуренные, словно после приступа лихорадки, мы двое тотчас заснули в нашей тесной каюте. Провалились в забытье мгновенно, просто с противоестественной быстротой.
Проснулся я оттого, что чья-то рука осторожно, но решительно трясла меня за плечо, возвращая к действительности. Надо мной стоял Стрикленд, с встревоженным, помятым со сна лицом. Корабль шел со скоростью, наводящей на мысль, что мы уже в открытом море.
– Милорд? Вы слышите?
Где-то поблизости плакал ребенок. Понять, мальчик то или девочка, а равно определить его или ее возраст не представлялось возможным.
Несколько мгновений мы со Стриклендом молча смотрели друг на друга, прислушиваясь к горькому детскому плачу. Но прежде чем кто-либо из нас успел заговорить, мощный протяжный рев заглушил все прочие звуки.
Парой секунд позже судно резко накренилось. Нас обоих швырнуло на пол, и в сумятице происходящего первой моей мыслью было, что теперь корабль неминуемо опрокинется на бок, если вообще не перевернется вверх днищем. Но после удара второй – противоположной – волны судно вроде бы выровнялось. Мы со Стриклендом поднялись на ноги. Сверху, откуда-то с палубы, доносились истошные крики моряков.
Мы выскочили из каюты и ринулись наверх, на открытый воздух. Там нас ожидала сцена полного смятения и неразберихи. Палуба ходила ходуном, предательски скользкая. Вода бурлила и вскипала белой пеной под ногами, фонтаны брызг взметывались и обрушивались на нас снова и снова. Повсюду вокруг метались в отчаянии измученные члены команды.
– Что происходит? – возопил я. – Что все это значит?
Ни один из моряков мне не ответил и вообще никак не показал, что заметил мое присутствие.
Потом вдруг позади нас раздался голос – самый неожиданный из всех мыслимых.
– То, что мы сейчас наблюдаем, всего лишь последствие.
Мы разом повернулись к говорившему, и… мой дорогой друг, мне страшно написать Вам правду. Ибо перед нами стоял не кто иной, как…
– Квинси! – вскричал я. – Боже мой, что ты здесь делаешь?
Ваш сын казался совершенно бесстрастным.
– Я явился за вами, милорд.
– Как тебя понимать?
– Все это время я вел борьбу. Мне было запрещено говорить об этом. Но теперь я знаю, какая сторона победила. Мы должны развернуть корабль и возвратиться в Англию.
– Но зачем, во имя всего святого?