Дитя Дракулы

В дверь влетел порыв ветра и, точно незримыми пальцами, стал листать желтоватые страницы. Перед моими глазами замелькали рисунки – все до единого странные, вызывающие тревогу: творения смятенного ума.

Когда порыв ветра стих, альбом остался раскрытым на странице, где темными чернилами, с поразительной – почти сверхъестественной – точностью и детальностью было изображено лицо, которое я долго и тщетно старался забыть: лицо высокого старика во всем черном, с длинными седыми усами. Полная копия самого графа, каким он впервые предстал мне на пороге своего замка, много лет назад, в Трансильвании. На другой странице он же изображался в процессе превращения из человеческого подобия в столб тумана. Груз страшных свидетельств, окружавших меня, стал настолько сокрушительным, что мне потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не рухнуть на колени и не завыть.

Вместо этого я повернулся и бросился обратно, наверх, в спальню сына, крича во все горло:

– Квинси! Квинси!

Без стука ворвавшись к нему, я увидел, что шторы в комнате все еще плотно задернуты. В полумраке различались очертания фигуры на кровати под одеялом.

– Квинси! – снова рявкнул я, теперь, по крайней мере, столь же рассерженный, сколь испуганный: внезапно исполненный праведной, но бессильной ярости. – Квинси!

Ответ последовал совершенно неожиданный, одновременно ужаснувший и взволновавший меня. Женский смех. Журчащее, переливчатое глиссандо.

– Кто тут? – спросил я. – Бога ради, кто тут?

Фигура шевельнулась – вернее, съежилась – под одеялом, а потом резко его откинула.

Она лениво вытянулась и села, прислонясь к кроватной спинке. Несмотря на медлительную томность, каждое ее движение дышало сдержанной энергией.

– Сара-Энн? Вы?

Золотистые волосы рассыпались у нее по плечам. Кожа светилась молочной белизной. Она выгнула спину и плавным движением спрыгнула с кровати. Потом сверкнула красными глазами, зашипела, оскалила зубы – и я понял, кем она стала.

Очень странно (или не очень, по сравнению со всем остальным), но я не почувствовал ни малейшего удивления – только тупое смирение перед свершившимся фактом.

– Вот то, чего ты боялся, – сказала Сара-Энн, медленно приближаясь ко мне. – И чего одновременно жаждал.

Я словно окаменел: не мог шевельнуть ни единым мускулом.

– Меня всегда вожделели… мужчины вроде тебя. Пожирали глазами, лапали, трогали. Но теперь наконец сила переходит от тебе подобных к… таким, как я.

Я хотел закричать, извиниться, во всем покаяться. Я страшно виноват, хотел сказать я, простите меня, умоляю.

Но язык мне не повиновался, и я не сумел издать ни звука.

А потом? Потом она набросилась на меня, эта новая вампирша. Терзала, рвала зубами и пила, пила взахлеб.