Дитя Дракулы

Я изо всей силы сжимал руку девушки, пока существа приближались к нам. Ибо они уже не люди, а именно что существа.

Называть их здесь нет необходимости. Я давно подозревал, что они существуют. Все те страшные европейские сказки – все до единой – вырастают из реальной действительности.

– Простите меня, сэр! Мне очень жаль! – прокричала Сара-Энн, когда они вцепились в нее, мерцая глазами и блестя острыми зубами в полумраке.

В ту минуту абсолютного ужаса я обнаружил неожиданное достоинство.

– Вам не за что просить прощения, – негромко промолвил я. – Я все понимаю.

Затем девушку, снова истошно завопившую, оторвали от меня, и голодная толпа сомкнулась вокруг нее.

Что с ней станется, не знаю. Когда я видел Сару-Энн в последний раз, она все еще оставалась обычной смертной, но подозреваю, долго ей таковой не быть. Скорее всего, при следующей нашей встрече она будет уже не человек, а живой мертвец.

Меня же тем временем крепко держали несколько существ. Главным среди них был субъект, похожий на винного официанта: рано обрюзгший молодой человек с темными эгоистичными глазами.

Он дотронулся до моей щеки и прошипел, сильно шепелявя:

– Вам не штоило убегать, миштер Халлам. Мы принешем вше, что вам нужно, в вашу комнату.

Рука у него была ледяная. Он провел ладонью по моему лбу, и меня объяла милосердная тьма.

Очнулся я в своей постели – словно и не было ничего. Перед глазами стоят ужасные, яркие картины моего неудачного побега, но сейчас, когда лежу на своем роскошном высоком ложе, все произошедшее кажется просто сном.

Если раньше я только подозревал, то теперь знаю точно: я здесь пленник, и меня для чего-то готовят. Возможно, для жертвоприношения?

Я вспоминаю слова бедной Сары-Энн и, кажется, постепенно начинаю понимать правду.

Есть своего рода счастье в сознании, что твой путь предопределен и судьба предначертана. Должно быть, похожие чувства испытывали назначенные в жертву люди во времена ацтеков и инков, когда верховные жрецы вели их к каменным алтарям, чтобы зарезать для умилостивления томимых жаждой божеств. В такой вот полной обреченности на душу твою вдруг нисходит неожиданный покой.

И вот лежу в постели и жду, когда вернется Габриель, поднесет чашу к моим губам и велит выпить сыворотку, в ней содержащуюся. Совершенно обессиленный, я намерен сыграть свою роль до конца. Во всем вокруг явственно наблюдается некий процесс ускорения. Каждый элемент общего замысла целенаправленно перемещается на отведенное ему место.

Уже темнеет. Тени удлиняются. Несколько часов назад я, кажется, слышал отдаленный грохот взрывов. И дикие вопли. В воздухе разлит страх. Повсюду разгораются пожары. Лондон пылает. Город очищают огнем, готовя к тому, что грядет.

Дневник Мины Харкер

11 января. На протяжении многих лет события одного страшного периода моей жизни казались очень далекими и туманными. Я гнала прочь всякие мысли о наших жестоких испытаниях, упорно задвигала в самый дальний угол сознания, и в конце концов все немыслимые ужасы, свидетелем которых я была – от гибели несчастной Люси и чудовищных деяний Трансильванца до женщин-носферату[57], окружавших меня, когда я стояла в огненном кольце, – все они поблекли и выцвели в памяти, как страницы книги, на долгие дни оставленной в саду на солнце. Такое умышленное игнорирование, погружающее мучительные воспоминания в своего рода анабиоз, позволило мне и сохранить рассудок, и взять от жизни немного настоящего счастья. Полагаю, Джонатан, видевший в трансильванском замке вещи похуже, чем виденные любым из нас, на свой манер пытался проделать то же самое.

Однако в последнее время – а особенно после сегодняшних чудовищных событий – меня вновь преследуют старые воспоминания, причем более яркие и живые, чем когда-либо за минувшие десять с лишним лет.

Мне кажется, я знаю, почему они возродились. На самом деле, думаю, в глубине души я знала это еще с моей обратной поездки от Годалмингов – с тех пор, как милая, бедная Люси предостерегла меня во сне.

Последние несколько дней были очень тяжелыми. Квинси перенес еще один припадок. Хотя он довольно быстро оправился, мы все же отвезли его в госпиталь в Оксфорде. Мне кажется, тамошний врач отнесся к нам скептически. С тех пор наш сын стал еще тише, чем обычно. Он напуган и опечален, но вместе с тем у него такой странный, беспокойный вид, будто он ждет чего-то (глубоко вникать в это я в настоящее время не готова).

Дорогой мистер Эмори вчера простился с нами и отправился в Норфолк, в Уайлдфолд, чтобы выполнить свою миссию относительно Джека Сьюворда. Мой муж слишком часто прикладывается к бутылке, а мне каждую ночь снятся дурные сны. Тем не менее, несмотря на все сложности, я надеялась, что сегодняшний день – день поминальной службы по Ван Хелсингу – объединит всех нас и очистит наши отношения от взаимных обид и недовольства. Я надеялась, что день, когда мы соберемся вместе, дабы почтить славную память покойного, послужит к нашему общему исцелению. Как же я ошибалась, как глубоко ошибалась!