Дитя ярости

– Еще бы это было не так, – Захра прикоснулась к рукам Элианы, но та ничего не почувствовала. – Ведь это ваше лицо, не так ли?

– Не совсем. Более красивое. Более…

– Жестокое. – Захра печально улыбнулась. – Ведь у вас доброе лицо, несмотря на все старания казаться жестокосердной.

– Вот почему он узнал меня. Император. Вернее, Кориен.

Захра ничего не сказала в ответ.

– Что они делали? Это мертвое тело…

– То, что им не удалось закончить из-за Падения Королевы Риэль – вашей матери, разрушившего все плоды их трудов, и то, что он надеется завершить теперь с вашей помощью, – объяснила Захра. – Воскрешение. Наше возвращение и месть.

– Ваше возвращение? Ты имеешь в виду ангелов?

– Да, моя королева.

Когда Элиана снова открыла глаза, ей показалось, что ее тело уносит сильный, горячий ветер – пол ушел из-под ног, она словно парила в воздухе.

– Надеюсь, что ты наслала на меня ложные видения, – произнесла она наконец. – Пожалуйста, скажи мне, что ты плод моей фантазии. Я не буду на тебя сердиться, обещаю.

Захра склонила голову.

– Хотела бы я, чтобы это было так.

– Ты хочешь сказать, что я дочь Кровавой Королевы, – бесцветным голосом произнесла она. – Дочь той, кого называли Проклятьем королей.

– Да, моя королева.

– Я тебе не верю.

– Это вполне понятно. Однако это, к сожалению, никак не может отменить горькую правду.

Элиана смотрела в пол, ее глаза затуманили слезы ярости.

– А как я сюда в таком случае попала? Если я родилась тогда, тысячу лет назад, и она моя мать, а теперь я здесь… Как могло это произойти?

– Боюсь, эту часть истории я не смогу вам поведать.

Элиана устало рассмеялась.

– Ну разумеется.

– Моя королева, я вовсе не пытаюсь ввести вас в заблуждение.

Элиана жестом приказала Захре замолчать. Она подождала, пока не высохли слезы, пока она снова почувствовала под собой твердую почву, пока почти не убедила себя, что это все лишь галлюцинация, кошмарное видение, вызванное той гадостью, которой мерзавцы из «Фиделии» напоили ее, чтобы усыпить.

Захра, стоявшая у двери, тихо произнесла:

– Пора уходить.

Элиана поднялась на ноги, вытерла лицо рукавом и сказала призраку:

– Тогда помоги мне выбраться отсюда. У меня еще очень много дел.

Глава 39 Риэль

«Я очень беспокоюсь о Тале. Я всегда о нем беспокоилась по причинам, которых не осознавала, и теперь я понимаю почему: он годами жил во лжи ради этой девчонки и теперь страдает из-за этого. Я бы никогда ему этого не сказала, поэтому доверяю свои мысли только дневнику, иначе эти слова однажды непременно сорвутся с моего языка: я ненавижу ее за то, что она сделала с ним, заставляя лгать. Да, когда все началось, она была всего лишь ребенком. Но после, когда она выросла, получила знания? Что тогда? Что удерживало ее от признания? Страх? Или злой умысел?»

Из дневника Мирен Балластье, Великого Магистра Священной Кузницы 8 июня 998 г. Второй эпохи

Когда двери зала Королевского совета открылись, Риэль встала со стула и, собравшись с духом, вошла в зал.

Она никак не ожидала, что отец, едва появившись в дверях, сразу поспешит прямо к ней.

Охранники окружили ее плотным кольцом.

– Простите, лорд-командующий, – сказала Эвилин, держа руку на рукояти меча. – Я не могу пропустить вас.

– Пусть пройдет, – приказал король Бастьен, вошедший в зал следом за лордом-командующим; Архонт и члены Совета следовали за ним.

– Моя дорогая девочка, – прошептал отец, обнимая ее.

Риэль была так потрясена, что слезы навернулись ей на глаза, прежде чем она успела осознать это.

– Папа? – Она глубоко вздохнула.

– Прости меня. Мне так жаль.

От неожиданно ласковых прикосновений рук отца мысли Риэль окончательно спутались. Сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз так тепло ее обнимал? Годы…

Она вцепилась в его мундир и зарылась лицом в жесткую колючую ткань. Как будто не было всех этих лет, ей снова было четыре года, ее мать все еще была жива, и ничего страшного пока не произошло, кроме нескольких необъяснимых странных инцидентов: сами собой гаснущие свечи, переливающаяся через край вода в ванной, трещина, появившаяся на каменном кухонном полу от топота ножек Риэль, бьющейся в приступе детской истерики.

Как будто ей снова было четыре года, и отец пока еще любил ее.

– Папа, – прошептала она, – мне было так страшно.