Дитя клевера

Дот почувствовала, как краска ударила ей в лицо. Ей моментально сделалось жарко, даже шея покраснела. «Господи! – пулей пронеслось в голове. – Неужели он все слышал?»

Уолли опустился перед ней на корточки. Голос его снова стал мягким.

– Знаешь, Дот, сейчас я хочу лишь одного! Хочу знать, кого ты там собиралась потчевать яблочными пирогами, в то время как я изо дня в день душусь этим проклятым беконом и всегда благодарен тебе за то, что ты соизволяешь приготовить мне хоть что-то, пусть и невкусное, пусть уже и навязшее в зубах и надоевшее до чертиков!

Дот подавленно молчала.

– Так! Не хочешь говорить, да? Что ж, моя любовь, нетрудно догадаться, для кого предназначены все твои речи, совсем даже нетрудно! Тому парню, с которым ты встречалась до меня, ведь так? Тому черномазому, который снял с тебя первую пробу! Я прав? Барбара рассказывала мне, что ты путалась с каким-то иностранцем.

Уолли поднялся с пола, тяжело дыша. Подбоченясь, он размышлял, что еще добавить к сказанному.

– Надо сказать, у тебя железная выдержка, любовь моя! Ты вышла за меня замуж, ты живешь вместе со мной, но за все то время, что мы прожили здесь, ты ни разу не проявила ко мне ни малейшего интереса, не говоря уже о добром отношении. Но, стоит мне только отвернуться, и ты тут же начинаешь трещать с каким-то ублюдком, который отирается сейчас на другом конце света и который плевать хотел и на тебя, и на твою болтовню. Но с ним ты разговариваешь, словно с особой королевских кровей, а меня пинаешь ногами, будто я бездомный пес. Я, видите ли, раздражаю тебя своим присутствием… Хотя именно я даю тебе крышу над головой! И, как тот последний идиот, терплю всю эту фигню и тупо молчу! И что получаю взамен? Да ничего! Черт меня дери!

У Дот потекли по лицу слезы, но она молчала. В глубине души она понимала: Уолли прав, и все, что он только что высказал ей, правда.

– Ну что? Будем продолжать играть в молчанку? – Уолли подошел к окну и уставился на царство бетона, которое окружало их со всех сторон. – Я знаю, ты была хорошей девушкой. Все так говорили! К тому же красавица! Но я и понятия не имел, что у тебя не все в порядке с головой! Ты тронутая! Офигеть можно от всех твоих фокусов… Наверное, с Барбарой срослось бы получше… но вот, черт меня дери, погнался за красотой! И что получил взамен? Да, с Барбарой такого бы точно не случилось!

Дот молчала. Кто знает, возможно, Уолли и прав! Быть может, они с Барбарой действительно были бы вполне счастливы. Кто знает? Как же все пошло наперекосяк! И не только в ее жизни…

Уолли снова повернулся к ней лицом. В эту минуту он явно размышлял, что ему делать дальше. Это было отчетливо видно по выражению его лица.

Но вот он приблизился вплотную к жене и схватился рукой за раковину. Дот изо всех сил уперлась ему локтями в грудь, не давая возможности выхватить раковину, продолжая прижимать ее обеими руками к своему подбородку.

– Нет! Убери прочь свою руку! Отдай, Уолли! Она моя!

Какое-то время оба боролись друг с другом, словно дети.

– Напоминаю тебе, моя дорогая, что мы с тобой супруги. И все мое – твое, а все… Отдай!

– Нет! – взвизгнула Дот с такой силой, что Уолли даже удивился, услышав, что жена может так кричать. – Не прикасайся к ней, Уолли! Это – все, что у меня осталось от него! Все, что осталось…

Однако этот вопль отчаяния еще больше взбесил Уолли. Он рывком выхватил раковину из рук жены, а второй рукой больно прижал ее голову к спинке стула.

– Это правда? Больше ничего не осталось? – злобно спросил Уолли. – Тогда запомни! Впредь я не позволю тебе делать из меня чучело гороховое! Хочу яблочных пирогов! Вот чего я хочу! Как-никак, а пока я – твой муж! Будь оно все трижды неладно!

Он отступил от нее, не выпуская раковину из руки.

Дот подскочила к нему.

– Уолли! Пожалуйста! Пожалуйста, отдай мне раковину! Пожалуйста! Умоляю… Ее подарил мне мой дедушка!

Какую-то долю секунды Уолли колебался, потом открыл входную дверь. Дот побежала следом, но было поздно. Он со всего размаха швырнул раковину куда-то вниз, отпустив ее в бреющий полет. Дот, раскинув руки, словно завороженная, молча наблюдала за тем, чему была уже не в силах помешать. Какое-то время раковина медленно парила в воздухе, словно птица, а потом перевернулась и, приобретя ускорение, со всего размаха шлепнулась на забетонированную площадку внизу, разлетевшись на сотни мелких осколков. До конца своих дней Дот запомнила эту картину страшного полета. Стоило ей закрыть глаза, и тут же в памяти воскресало увиденное: неспешное парение, а потом стремительное приближение к земле и – бац! – резкий звук падения оземь.