Дитя урагана

Но когда я послала ей копию интервью — довольно-таки льстивую и сглаженную версию нашей беседы, — она ответила, что там нет ни слова правды. Мне следует тотчас же вернуться в Париж. Она даст мне другое интервью, и на этом с моей работой в журналистике будет покончено. Я смогу, не теряя времени, готовиться к карьере певицы. Она все устроила для моего поступления в музыкальную школу.

Я ответила, что высоко ценю честь, которую любезно оказывает мне мадам, принимая участие в моей судьбе, но не могу отказаться от избранного пути. Не будет ли мадам добра внести все необходимые, по ее мнению, поправки в интервью и вернуть его мне возможно скорее. Иначе, к глубокому сожалению, статью придется напечатать в том виде, как я ее написала.

Несколько дней спустя Маркези прислала статью без единой поправки, а при ней фотографию с автографом и письмо, где называла мое интервью «прелестным» и выражала «глубокое удовлетворение» им. И еще просила непременно навестить ее, когда в следующий раз я буду в Париже.

Я больше никогда не виделась с ней. Она умерла вскоре после этого. Интервью, написанное мной тогда, было типичным панегириком, какие часто пишут о прославленных людях. О нем я совершенно позабыла, зато сама встреча не прошла для меня бесследно; никогда после этого я не отправлялась брать интервью в старой шляпе.

24

Возвратившись в Лондон, я завершила работу над парижскими интервью. На франко-британской выставке мне тоже нечего было больше делать. Пришло время попытать счастья в английской прессе, но рукописи с удручающей неизменностью возвращались ко мне обратно.

Знакомые молодые журналисты с готовностью делились со мной опытом и давали дружеские советы.

«Надо приспосабливаться, если хочешь достичь чего-нибудь на Флит-стрите, работая без постоянного места на свой страх и риск», — говорили они. И еще: «Каждую информацию готовьте в нескольких вариантах. Вы можете один и тот же материал в разных видах дать в десяток газет. Ведь здесь их так много... Недурно зарабатывают сейчас и пишущие под чужим именем».

Некоторые занимались тем, что писали изящные статейки от лица, скажем, герцогини или иной какой-нибудь знаменитости, а затем добивались, чтобы эта важная персона поставила под статьей свою подпись. С подписью автора такая статейка оценивалась фунта в два; подписанная же герцогиней или еще кем-нибудь из знаменитостей, она свободно могла пойти и за десять фунтов.

Однажды в ресторанчике в Сохо, где мы собрались позавтракать, молоденькая девушка-журналистка рассказала, как только что, побывав у влиятельной супруги индийского раджи, изловчилась и заставила ее подписать статью. Девушка была хорошенькая, миниатюрная, кареглазая, все искрящаяся юностью и весельем. Пришлось взять у Греты туфли для интервью, рассказывала она, а то у самой ни туфель, ни гроша в кармане, и Грета осталась дома, ждала, пока она вернется. Но за статью хорошо заплатили, и это дело непременно надо отметить. Так что завтра все приглашаются на вечеринку.

На вечеринке собрались художники и писатели, все как один безвестные и безденежные; мы сидели на полу, болтали, смеялись, распевали народные песенки. Я пропела куплеты, которые однажды слышала от юношей и девушек, проходивших мимо моих окон, что-то вроде:

Не ходи гулять, девчонка, при луне,
Лучше кудри развивать приди ко мне...

Мы яростно спорили об искусстве, литературе и театре; присматривали, чтобы не выкипел котелок со спатетти на спиртовке, уплетали сухое печенье с сыром, пили кьянти и одновременно распространялись о шедеврах, которыми намеревались вскорости поразить мир. Кое-кто из молодых людей, которые часто бывали у Греты и в «Petit Savoyard»[33], позже и впрямь почти прославились. Та девушка, что одалживала туфли для интервью, вышла замуж за американского миллионера. Полагаю, что все они, как и я, помнят наши встречи в Сохо.

Однако ставить чужие имена под своими статьями меня не устраивало; я хотела писать по-своему, добиться настоящего признания. Моего приятеля Гарри, как оказалось, тоже постигло разочарование, но он принял его совершенно спокойно. Он все же добился ангажемента на несколько выступлений в провинции; кроме того, пока я была в Париже, Гарри ездил по Ирландии с пантомимой.

Вернувшись, он решил, по его словам, «дать тягу домой»: он убедился, что как певец сможет добиться в Австралии гораздо большего, чем в Англии. Гарри уехал, и встретились мы лишь через много лет. К тому времени оба мы уже обзавелись семьями и могли спокойно и даже со смехом вспоминать полные сомнений и надежд дни, проведенные в «старой коптильне» — Лондоне...

Зимние месяцы в Лондоне тянулись уныло и тоскливо. В день своего рождения, четвертого декабря, я вспомнила, что родилась в один день с Карлейлем; доехав на автобусе до Челси, я положила пучок фиалок у постамента его памятника и посидела немного, мысленно беседуя с Карлейлем, думая о невзгодах его юности и несокрушимом духе этого человека, выдержавшего все испытания.