Дюна

– Ты принял мой меч и хочешь, чтобы я убедил их остаться?

– Я думаю, они последуют за тобой, Гарни Холлик.

– Надеюсь.

– Конечно.

– Тогда я могу кое-что решать сам?

– Как угодно.

Холлик приподнялся, чувствуя, как много сил потребовало даже это маленькое усилие.

– А теперь прослежу за их размещением по квартирам и благополучием, – сказал он.

– Обратись к моему квартирмейстеру, – сказал Туек, – его зовут Дрискв. Передай ему: я желаю, чтобы с вами обходились со всей любезностью. Попозже я зайду к вам сам. А сейчас мне нужно приглядеть за отправкой партии специи.

– Удача проведет всюду, – сказал Холлик.

– Всюду, – согласился Туек, – а смутное время предоставляет широкие возможности для нашего дела!

Холлик кивнул, послышался слабый свист, воздух рядом с ним всколыхнулся… люк отворился. Он повернулся и, нырнув в него, оставил приемную.

Теперь он оказался в общем зале, куда его отряд привели адъютанты Туека. Длинный очень узкий зал вырезали в скале, ее гладкая поверхность свидетельствовала, что для этого пользовались лучевыми резаками. Потолок круто уходил вверх, следуя естественному изгибу скалы, чтобы обеспечить внутреннюю конвекцию и циркуляцию потоков воздуха. Вдоль стен стояли шкафы и стеллажи с оружием.

Холлик с гордостью отметил, что его люди – все, кто мог, – стояли, не ища себе отдыха в усталости и поражении. Медики контрабандистов сновали среди них, помогая раненым. Рядом были собраны лежаки. Около каждого раненого – сопровождающий из Атрейдесов.

«Обычай Атрейдесов заботиться о своих нерушим в них, крепок словно скала», – подумал Холлик.

Один из его лейтенантов шагнул вперед, доставая девятиструнный бализет из чехла. Стремительно отсалютовав, он сказал:

– Сир, врачи говорят, что Маттаи безнадежен. Здесь нет банков костей и органов, лишь простой фельдшерский пункт. Они говорят, Маттаи не протянет долго, и у него к вам просьба.

– Какая же?

Лейтенант подал ему бализет:

– Раненый хочет, чтобы вы песней облегчили его уход. Он говорит, вы ее знаете, он часто просил ее спеть. – Лейтенант судорожно сглотнул. – Она называется «Моя женщина», сир. Если…

– Я знаю. – Холлик взял бализет, выдернул медиатор из паза. Взяв мягкий аккорд, он услышал, что кто-то уже настроил инструмент. В глазах у него защипало, но он постарался забыть обо всем и, подбирая мелодию, шагнул вперед, растянув губы в улыбке.

Над носилками склонились несколько его людей и врач из контрабандистов. Один тихо запел, с легкостью подбирая давно знакомый мотив:

Ты стоишь у окна,
Волосы ниспадают на плечи, —
Вся ты – золотое солнце и ветер…
Руки… белые руки,
Обнимите меня!
Твои руки, белые руки,
Вы мои, вы ждете меня.

Певец замолк, протянул перевязанную руку и закрыл глаза человеку на носилках.

Взяв последний тихий аккорд, Холлик подумал: «Теперь нас осталось семьдесят три».