Дюна

И тут Пол заметил, как изменился Стилгар. Из наиба Вольного народа он сделался почитателем Лисан аль-Гаиба, требующего трепета и повиновения. Он словно потерял собственную величину, и от него теперь веяло дыханием джихада.

«На моих глазах друг превратился в последователя», – подумал он.

В приступе одиночества Пол оглядел зал, заметил, как непринужденно и внимательно держится в его присутствии охрана. Он почувствовал среди них дух состязания – каждый надеялся обратить на себя внимание Муад'Диба.

«Муад'Диб есть источник всякого благословения, – подумал он, и это была горчайшая минута его жизни. – Они понимают, что я сяду на трон. Но откуда им знать, что я делаю это, чтобы предотвратить джихад».

Стилгар откашлялся и сказал:

– И Раббан тоже мертв.

Пол кивнул. Стража по правую руку вдруг расступилась, пропуская Джессику. На ней была черная аба, и в поступи ее угадывался опыт хождения по песку, но Пол заметил, как дом этот возвратил ей чуть от облика той, кем она некогда являлась – наложницы правителя-герцога. В ее фигуре проглянуло прежнее достоинство.

Джессика остановилась перед Полом, поглядела на него сверху вниз. Она видела, как устал сын, как он прячет свою усталость, но не испытывала к нему никакого сочувствия. Словно бы все чувства к сыну вырвали из ее сердца.

Джессика шла по Большому залу и удивлялась, почему дом теперь не таков, каким был в ее памяти. Все было незнакомо, словно не ходила она здесь вместе со своим возлюбленным Лето… и не стояла перед пьяным Дунканом Айдахо… Никогда, никогда, никогда.

«Должно же быть слово, по смыслу противоположное адабу – требующей памяти, – подумала она, – должно же быть слово, обозначающее воспоминания, что себя отрицают».

– Где Алия? – спросила она.

– Снаружи, – ответил Пол, – как послушный фрименский ребенок добивает раненых и помечает, где искать их воду.

– Пол!

– Должна же ты понимать, что она делает это по доброте, – ответил он. – Не странно ли, что скрытое единство доброты и жестокости мало кто понимает?

Джессика яростно поглядела на сына, ощутив в нем глубокую перемену. «Не смерть ли ребенка тому причиной?» – удивилась она, а потом спросила:

– Люди рассказывают о тебе странное, Пол. Будто ты можешь все, о чем говорится в легенде, и ничто нельзя скрыть от тебя, и что ты видишь то, что не видят другие.

– Дочь Гессера спрашивает меня о легендах? – спросил он.

– И я приложила руку к тому, чем ты стал, – признала она, – но ты не должен считать, что и я…

– А хотелось бы тебе прожить миллион миллионов жизней? – спросил Пол. – Какая основа для легенд! Подумай об этом опыте, о мудрости, которую он несет в себе. Но мудрость умеряет любовь, не так ли? И придает ненависти новый вид. Что можешь ты сказать о беспощадности, если не измерила глубины сострадания и жестокости? Бойся меня, мать. Я – Квизац Хадерач.

В горле Джессики пересохло. Помедлив, она произнесла:

– Однажды ты сказал мне, что не считаешь себя Квизац Хадерачем.

Пол покачал головой.

– Теперь я не могу более отрицать этого. – Он посмотрел ей в глаза. – К нам приближается Император со своими людьми. О них вот-вот объявят. Встань рядом. Я хочу, чтобы ты все видела. Моя будущая невеста будет среди них.

– Пол! – отрезала Джессика. – Не повторяй ошибки отца!

– Она принцесса, – сказал Пол, – и откроет мне дорогу к трону, вот и все, и ничего более не будет. Не повторять ошибок? Ты думаешь, раз я таков, каким ты меня сделала, я не чувствую желания отомстить?

– Даже невиновным? – спросила она, подумав: «Он не может повторять и мои собственные ошибки».

– Невиновных больше нет, – ответил Пол.

– Скажи это Чани, – произнесла она, жестом показав на коридор, уходящий в глубь резиденции.

Из него появилась Чани, она шла между охранявших ее фрименов, не замечая их. Капюшон и шапка конденскостюма были откинуты, лицевая маска тоже. Неуверенной поступью она подошла и встала рядом с Джессикой.

Пол заметил на ее щеках следы слез. Она жертвует влагу мертвому. Горе вдруг пронзило его, но ощутил его он только в присутствии Чани.

– Он убит, любимый, – сказала Чани. – Наш сын убит.

Не давая себе расслабиться, Пол поднялся на ноги. Протянув руку, он прикоснулся к влажной щеке Чани.

– Его не заменить, – произнес Пол, – но у нас будут и другие сыновья. Я, Усул, обещаю это.

Он мягко отодвинул ее в сторону и махнул Стилгару.

– Муад'Диб? – отозвался тот.

– Император и его люди, – сказал Пол, – идут сюда от корабля. Я буду стоять здесь, пленников поставьте в середину зала. Они должны быть в десяти шагах от меня, если я не изменю своей воли.

– Как прикажешь, Муад'Диб.

Когда Стилгар обернулся, чтобы распорядиться, Пол услышал, как стражники-фримены благоговейно забормотали: «Видишь? Он знает! Никто не говорил ему, а он знает!»

Послышался шум приближающейся свиты Императора, сардаукары для бодрости распевали один из маршей. У входа послышались голоса, и Гарни Холлик миновал стражу у дверей, посовещался о чем-то со Стилгаром и отправился к Полу, как-то странно поблескивая глазами.