Дюна

– Добавим, что его жена была из Дочерей Гессера, ее убили Харконнены, – сказала Джессика.

– Так вот что с ней случилось! – воскликнул Хават.

– Разве ты не слыхал ненависть в его голосе, когда он упоминает имя Харконненов?

– У меня, знаете, плохой слух, – сказал Хават.

– Какие основания есть у тебя для столь жестокого обвинения?

Хават нахмурился:

– Моя госпожа ставит своего слугу в затруднительное положение. В первую очередь я верен герцогу.

– Именно поэтому я готова тебе многое простить, – сказала она.

– И снова я должен спросить, а что прощать?

– Пат? – произнесла она.

Он пожал плечами.

– Тогда отвлечемся на минутку, – сказала она. – Дункан Айдахо – великолепный воин, способности в области охраны и слежки которого так высоко ценятся, сегодня ночью перебрал чего-то, называемого «меланжевым пивом». Мне докладывали, что среди наших людей не он один был одурманен этим зельем. Верно ли это?

– Вам же докладывали, миледи.

– Докладывали. Тебе не кажется, что это слишком, Сафир?

– Моя госпожа говорит загадками.

– Воспользуйся же своими способностями ментата! – отрезала она. – Знаешь, в чем дело с Айдахо и прочими? Могу ответить четырьмя словами: у них нет дома.

Хават ткнул пальцем вниз:

– Арракис – вот их дом.

– Они не знают Арракиса! Каладан был их домом, но мы вырвали их с корнем. У них теперь нет дома. И они боятся, что герцог подведет их.

Он напрягся:

– Такие речи в устах кого-нибудь из них могли бы…

– Прекрати, Сафир. Пораженчество или предательство, если доктор ставит правильный диагноз? Я лишь хочу излечить эту болезнь.

– Эти вопросы герцог поручил мне.

– Но ты понимаешь, что я, естественно, заинтересована в знании хода болезни, – сказала она. – И, быть может, ты согласишься, что у меня есть определенные способности в этой области.

«Придется встряхнуть его, – размышляла она. – Ему нужна встряска, чтобы избавиться от рутины».

– Есть много толкований, что могут заинтересовать вас, – сказал Хават, пожимая плечами.

– Значит, он уже считает меня виновной?

– Конечно, нет, миледи. Но я, учитывая сложившуюся ситуацию, не могу позволить себе исключить любой шанс.

– Прямо здесь, в этом доме, ты проглядел угрозу жизни моего сына! – сказала она. – Чей, по-твоему, был этот шанс?

Его лицо потемнело:

– Я предложил герцогу свою отставку.

– А мне ты ее предлагал… или Полу?

Теперь он явно рассердился, гнев выдавали и частое дыхание, и раздутые ноздри, и прямой взгляд. Она увидела: на его виске забилась жилка.

– Я предан герцогу, – отчеканил он.

– Итак, предателя нет, – сказала она, – угроза исходит непонятно откуда. Быть может, она связана с бластерами. Они могут рискнуть и расположить вокруг дома несколько бластеров с часовыми механизмами, нацеленных на домашние силовые щиты. Возможно, они…

– А как потом доказывать, что взрыв не был атомным? – спросил он. – Нет, миледи. Настолько незаконными методами они не будут пользоваться. Радиация останется. Такую улику не спрячешь. Нет, они выполнят большинство принятых правил. Предатель – ничего другого не остается.

– Уверяешь, что ты предан герцогу, – усмехнулась она, – и губишь его, пытаясь спасти?

Он глубоко вздохнул:

– Если вы невиновны, я принесу самые униженные извинения.

– А теперь подумай, Сафир, – сказала она. – Человек лучше всего чувствует себя на своем собственном месте, каждый знает свое место среди прочих. Разрушь это место – погубишь человека. Среди всех нас, тех, кто любит герцога, мы с тобой, Сафир, обладаем реальной способностью уничтожить место другого. Разве не могла я, Сафир, нашептать ему свои подозрения ночью? Когда он наиболее чуток к моим словам? Или тебе надо объяснить подробнее?..

– Вы мне угрожаете? – огрызнулся он.

– Нет, просто указываю тебе, что нам наносят удар, зная наши взаимоотношения. Умный, дьявольски умный удар. И я предлагаю отвести этот удар, изменив наши с тобой отношения так, чтобы не осталось и щели, куда может войти лезвие врага.

– Вы обвиняете меня в нашептывании герцогу беспочвенных подозрений?

– Да, беспочвенных.

– И вы будете бороться собственным шепотом?

– Это твоя жизнь проходит среди шепота, Сафир, не моя.

– Значит, вы сомневаетесь в моих способностях?

Она вздохнула:

– Сафир! Я хочу, чтобы ты понял роль своих собственных эмоций во всем этом. Обычный человек – это просто животное, лишенное всякой логики. И предположение, что логику можно проецировать на все стороны жизни, – не всегда верно, но допустимо в меру полезности. Ты – воплощение логики, ты – ментат. И твои решения складываются в концепции, которые ты потом проецируешь вовне, всесторонне изучая и рассматривая их.

– Вы что, пытаетесь учить меня моей работе? – спросил он, не скрывая презрения.

– Все, что вне тебя, можно рассматривать с помощью твоих логических методов, – сказала она. – Но одна из главных черт человека заключается в том, что глубоко личные вопросы трудно выявить в той степени, чтобы их можно было анализировать логически. Так можно даже сломать человека, и он будет потом обвинять всех и вся, скрывая истинные причины.