Дюна

Фейд-Раута воздел ножи к солнцу, в старинной манере поприветствовал все три трибуны. Короткий нож из белой перчатки (белый — цвет яда) первым переместился в ножны. За ним последовал черный из руки в черной перчатке — чистый клинок, что не был чист, — его тайное оружие, оно принесет ему нынче победу — яд на черном клинке.

Секунда на включение и настройку щита, поле натянуло кожу на лбу, защита теперь обеспечена.

Момент этот был по-своему важен, и Фейд-Раута слегка затянул его, как опытный актер, кивая подручным и отвлекателям, оценивая взглядом их снаряжение, кандалы с поблескивающими шипами, крючки и дротики с синими султанами.

Фейд-Раута махнул музыкантам.

Зазвучал древний медленный марш, звучный и пышный… Фейд-Раута вывел свою группу на арену напротив ложи барона. На лету поймал брошенный церемониальный ключ. Музыка смолкла.

Во внезапной тишине он отступил на два шага назад и громко провозгласил:

— Я посвящаю грядущую истину… — сделал паузу, чтобы дядя успел подумать, что юный дурак, несмотря ни на что, собирается посвятить бой леди Фенринг и вызвать скандал.

— … моему дяде и патрону, барону Владимиру Харконнену! — закончил фразу Фейд-Раута.

Музыка возобновилась, теперь звучал быстрый марш, помощники поспешно следовали за Фейд-Раутой к остдвери, открывавшейся только для имевшего идентификационную полосу. Фейд-Раута гордился, что дверь эту ему еще не приходилось использовать, да и к помощи отвлекателей он до сих пор прибегал весьма редко. Но все-таки неплохо было ощущать, что они неподалеку… случалось, что собственные замыслы грозили опасностями и ему самому.

Арена притихла.

Фейд-Раута повернулся лицом к большой красной двери в трибуне напротив, оттуда вот-вот должен был появиться гладиатор.

Особенный гладиатор.

«План Сафира Хавата восхитительно прост и бесхитростен», — подумал Фейд-Раута. Раб не должен быть одурманен наркотиками, как обычно. Вместо этого в его психику было впечатано в бессознательном состоянии особое слово, лишающее сил в нужный момент. Фейд-Раута вызвал в памяти это жизненно важное слово, со смаком произнес его про себя: «Подонок!» Присутствующие, конечно, решат, что выход на арену трезвого гладиатора подстроен, чтобы убить на-барона, а искусно сфабрикованные Хаватом улики укажут на главного надсмотрщика.

За красной дверью загудели сервомоторы.

Фейд-Раута со всем вниманием вглядывался в открывающийся проход. Момент был критический. Когда гладиатор вступал на арену, его вид говорил опытному глазу о многом. Перед выходом на арену им давали наркотик-элакку, чтобы вселить в них ярость… и опрометчивость, но все-таки приходилось смотреть, как держит гладиатор нож, оценивать, как будет защищаться, слышит ли публику на трибунах. По наклону головы можно было судить и о манере боя.

Красная дверь распахнулась.

На арену выбежал высокий мускулистый мужчина, на бритой голове провалами темнели глазницы. Кожа его отливала оранжевым цветом, как после наркотика. Но сейчас Фейд-Раута знал — это была краска.

На рабе были зеленые брюки в обтяжку и красный пояс полущита. Стрелка на поясе указывала налево, на защищенный бок раба. Свой нож он держал подобно мечу, слегка выставив его острие вперед, как подобает опытному бойцу. Он медленно двинулся по арене, обратившись к Фейд-Рауте и его свите защищенным левым боком.

— Он мне что-то не нравится, — сказал один из дротиконосцев Фейд-Рауты. — Вы уверены, что ему давали наркотики, милорд?

— Кожа оранжевая, — ответил Фейд-Раута.

— Но поза бойца, — произнес другой помощник.

Шагнув два раза вперед, Фейд-Раута продолжал вглядываться в раба.

— Что там у него с рукой? — спросил один из отвлекателей.

Переведя взгляд на руку, Фейд-Раута заметил кровавую царапину на левом предплечье, словно указывающую вниз на брюки, где на левом бедре свежим пятном темнел контур ястреба.

Ястреба!

Фейд-Раута поднял взгляд, глубоко сидящие глаза раба с непривычной пристальностью смотрели на него.

«Один из воинов герцога, взятых на Арракисе! — подумал Фейд-Раута. — Не простой гладиатор!» По коже его пробежал холодок… что если у Хавата есть собственный план сегодняшнего поединка… финт в финте, и в нем финт, и снова финт. И что бы ни случилось, за все ответит надсмотрщик.

Главный помощник Фейд-Рауты шепнул ему на ухо:

— Не нравится он мне, милорд. Позвольте мне воткнуть дротик-другой ему в руку.

— Я сам сделаю это, — ответил Фейд-Раута, принял от помощника две тонкие длинные стрелки, взвесил. Они обычно тоже были отравлены, но в этот раз яда на них не было, и главный помощник поплатится сегодня жизнью за это… что тоже являлось частью плана.

«Вы выйдете из всей истории героем, — сулил ему Хават. — В честном поединке мужественно сразите очередного гладиатора, невзирая на предательство, в котором будут уверены все. Надсмотрщика казнят, и на его место вы сможете поставить своего человека».