Дюна

— Такое признание вызовет сомнения у многих, — произнес барон, почувствовав опасность. «Неужели сардаукары действительно настолько дисциплинированны?» — подумал он.

— Император хочет заслушать ваши книги, — сказал граф.

— В любой момент.

— И у вас… ах… нет возражений?

— Никаких. В своем директорате КАНИКТ я могу отчитаться до последнего медяка.

Барон подумал: «Пусть он предъявит мне вымышленное обвинение. И я встану тогда, словно Прометей, и скажу всем: внемлите, меня оболгали. И потом пусть он попробует еще раз обвинить меня, даже если обвинение будет истинным. Великие Дома не поверят обвинителю, промахнувшемуся однажды».

— Вне сомнения, ваши книги выдержат любую проверку, — пробормотал граф.

— Почему же император столь заинтересован в уничтожении фрименов? — спросил барон.

— Хотите изменить тему разговора? — граф передернул плечами. — Это желание сардаукаров, не императора. Им нужна практика, чтобы не отвыкнуть, они должны убивать… кроме того, они не любят бросать дела на полдороге.

«Он пытается испугать меня, напомнить, что за его спиной — эти кровожадные убийцы».

— Небольшая резня всегда помогала делу, — сказал барон, — но надо когда-нибудь остановиться. Иначе кто будет добывать специю?

Граф издал короткий лающий смешок.

— Вы думаете, что сумеете запрячь Вольный народ?

— Ну для этого их всегда было слишком мало, — сказал барон, — но резня тревожит остальное население. Кстати, есть и другое решение арракисской проблемы, мой дорогой Фенринг. Должен признаться, что источником вдохновения для меня послужили деяния самого императора.

— Ах-х-х?

— Видите ли, граф, меня вдохновляет пример тюремной планеты императора, Салузы-Секундус.

Поблескивая глазами, граф внимательно поглядел на барона:

— И какую же связь вы усматриваете между Арракисом и Салузой-Секундус?

Почувствовав напряженность во взгляде Фенринга, барон произнес:

— Пока никакой.

— Пока?

— Признайте, число рабочих рук на Арракисе можно увеличить, если использовать планету для наказания.

— Вы ожидаете увеличения числа заключенных?

— Там было восстание, — признался барон, — мне пришлось крепко нажать на них, Фенринг. В конце концов, вы знаете, какую цену пришлось мне уплатить этой проклятой Гильдии за перевозку наших объединенных сил на Арракис. Эти деньги надо вернуть.

— Я предполагаю, вы, барон, не воспользуетесь Арракисом в качестве тюрьмы без разрешения императора.

— Конечно же, нет, — отозвался барон, озадаченный внезапным холодком в тоне Фенринга.

— Еще один вопрос, — сказал граф. — Мы узнали, что ментат герцога Лето, Сафир Хават, жив и служит вам.

— Я не смог заставить себя уничтожить такую ценность, — согласился барон.

— Вы солгали командиру сардаукаров, что Хават мертв.

— Это белая ложь, дорогой мой граф. У меня просто не хватило духа на долгие споры с вашим человеком.

— Это Хават был предателем?

— О, добродетель, нет! Поддельный доктор. — Барон вытер выступивший на шее пот. — Вы должны понять меня, Фенринг, я остался без ментата. Вы это знаете. Я никогда не оставался без ментата. Это весьма неудобно.

— Как вы убедили Хавата сотрудничать?

— Его герцог умер, — барон выдавил улыбку. — Хавата можно не опасаться, мой дорогой граф. Плоть ментата пропитана осадочным ядом. Мы постоянно даем ему противоядие с пищей. Без него — яд сработает, и Хавата не станет через несколько дней.

— Отмените противоядие, — скомандовал граф.

— Но он же полезен!

— Он знает слишком много такого, чего не должна знать ни одна живая душа.

— Но вы же говорили, что император боится разоблачения.

— Не затевайте эту игру, барон!

— Я подчинюсь такому приказу в письменном виде и с имперской печатью, — сказал барон, — но не вашей прихоти…

— Вы считаете это прихотью?

— Чем же еще? К тому же и за императором есть небольшой должок, Фенринг. Я избавил его от беспокойного герцога.

— С помощью какой-то горстки сардаукаров…

— Какой еще Дом укрыл бы под своими мундирами руку императора в этом деле?

— Император задавался этим вопросом, барон, но с несколько иными акцентами.

Барон вглядывался в невозмутимое лицо Фенринга, не выказывавшего никакого волнения.

— Ах-х-х-х, кстати, — протянул барон, — надеюсь, император не считает, что сумеет провести такую же операцию против меня в полной тайне?

— Он рассчитывает, что необходимости в ней не возникнет.

— Не думает же император, что я ему угрожаю! — расчетливо добавив в голос гнев и горечь, барон соображал: «Пусть-ка поверит! Тогда я смогу усесться на трон, бия себя кулаком в грудь и вопя, что меня оболгали».

Сухо и отчужденно граф произнес:

— Император верит тому, что говорят его чувства.

— Неужели император посмеет обвинить меня в предательстве перед всем Советом Ландсраада? — барон в надежде даже задержал дыхание.

— Что значит здесь слово «посмеет» в отношении к императору?