Дюна

В этом коридоре Джессика видела узилища для рабов на Бела Тегейзе, видела браки, распространившие человечество на Россак и Хармонтеп. Лепестками ужасного цветка открывались перед нею сцены жестокости и насилия. И она видела, как от сайидины к сайидине тянулась память о прошлом… сперва словами, упрятанными в песок напевов, а потом укрепленная Преподобными Матерями после открытия ядовитого наркотика на Россаке, обретшая прочность здесь, на Арракисе, после открытия Живой Воды.

Там, в глубине, исступленно кричал другой голос: «Ничего не забыть! Ничего не простить!»

Все внимание Джессики было теперь отдано Живой Воде, ее источнику — жидкости, выделяемой умирающим песчаным червем, делателем. А когда она увидела в своей памяти сцену убийства червя, то едва не охнула вслух. Чудовище было утоплено!

— Мать, с тобой все в порядке?

Голос Пола прорвался в ее сознание, ей пришлось с трудом одолевать свою обращенность в глубь собственного существа, она поглядывала на него по обязанности, сожалея, что он мешает ей.

«Я словно тот человек, руки которого были лишены возможности ощущать от самого начала, от пробуждения сознания… и вот теперь эта способность возвращена им».

Она углубленно воспринимала… но мысль эта застыла в ее голове.

А теперь я скажу: «Поглядите! У меня, оказывается, есть руки!» А люди вокруг спросят: «Что это — руки?»

— Все в порядке? — спросил Пол.

— Да.

— Я могу это пить? — он показал на мешок в руках Чени. — Они хотят, чтобы я выпил.

Она почувствовала скрытый смысл его слов, значит, он тоже почувствовал яд в исходной субстанции, раз беспокоится за нее. Джессика задумалась о границах предвидения, дарованного Полу. Его вопрос многое объяснял ей.

— Можешь пить, — ответила она, — яд изменил сущность.

За спиной сына высился Стилгар, не отрывавший от нее изучающего внимательного взгляда.

— Теперь мы знаем, что ты настоящая, — сказал он. И в этих словах тоже был скрытый смысл, но одурманенные чувства слабели. Ей было так тепло и уютно. Какое благодеяние, спасибо фрименам, допустившим ее в такое товарищество!

Пол видел, как наркотическое опьянение овладело матерью.

Он покопался в памяти, в застывшем прошлом, текучем изменчивом будущем с его основными линиями, словно пробегая остановочные моменты внутренним оком. По отдельности фрагменты было трудно понимать.

Наркотик этот… Он уже кое-что знал о нем и понимал, что происходит с матерью, но в его знаниях не было глубинного ритма, взаимного отображения.

Вдруг он понял, что одно дело видеть прошлое в настоящем, но истинное испытание для провидца — видеть прошлое в грядущем.

Все вещи твердили: они иные, не те, какими кажутся.

— Выпей, — сказала Чени. И повела трубкой перед его носом.

Пол распрямился, поглядел на Чени. Он чувствовал вокруг себя праздничное возбуждение. И понимал, что произойдет с ним, если он выпьет свою долю смеси и ее квинтэссенции — он вновь увидит время… время, ставшее пространством.

Из-за спины Чени Стилгар произнес:

— Пей-ка, парень. Ты задерживаешь весь обряд.

Пол прислушался к воплям толпы, к диким выкрикам: «Лисан-аль-Гаиб, Муад'Диб!» Он поглядел на мать, она словно уснула сидя, спокойно и глубоко дыша. Из будущего, что было его одиноким прошлым, выпорхнула фраза: «Она спит в Водах Жизни».

Чени потянула его за рукав.

Пол взял наконечник трубки в рот, толпа закричала, жидкость хлынула в его рот. Чени надавливала на бурдюк, от запаха специи у него закружилась голова. Чени перехватила трубку, опустила мешок вниз, в жаждущие руки. Он перевел глаза на зеленую ленту, охватившую ее предплечье.

Выпрямившись, Чени заметила направление его взгляда:

— Я могу оплакивать его, даже блаженствуя среди вод. Этому научил нас он сам. — Взяв его за руку, она потянула его за собой вдоль края возвышения. — В одном мы схожи с тобой, Усул. Харконнены забрали жизни наших отцов.

Пол следовал за ней. Голова его сперва словно отделилась от тела, а потом вернулась на место, но так, что все перепуталось. Нетвердые ноги уплыли в какую-то даль.

Они вошли в боковой проход, стены его были освещены редкими светошарами. Пол чувствовал, что наркотик начинает действовать на него, как цветок, открывая время. Ему пришлось ухватиться за Чени, чтобы удержаться на ногах, когда они повернули в другой тускло освещенный тоннель. Странное сочетание хлыстов-мышц и округлостей под ее одеянием будоражило его кровь. И вместе с наркотиком чувство это сплетало прошлое и будущее в сиюминутное, словно бы он глядел глазами в разные стороны.

— Я знаю тебя, Чени, — прошептал он. — Мы сидели с тобой среди скал, а я утешал тебя. Мы ласкали друг друга во тьме стойбища, мы… — он словно потерял мысль, попытался качнуть головой и споткнулся.

Чени помогла ему устоять и, раздвинув плотные занавеси, провела его в темную желтизну комнаты… низкие столы, подушки, постель, застеленная покрывалом.

Пол почувствовал, что она остановилась.

Чени смотрела на него с тихим ужасом в глазах.

— Объясни мне свои слова, — сказала она.

— Ты — Сихайя, — ответил он, — ты — ручей в пустыне.