Дюна

— Она все знает сама, — ответила Алия.

— Я скажу им всю правду, — проговорила Харах. Лицо ее вдруг постарело, оливковую кожу избороздили грустные морщины — ведьма, да и только! — Я скажу им, что Алия — девочка лишь по виду, что она никогда не была маленькой.

Алия покачала головой. Слезы показались на ее щеках. Волну печали, исходящую от девочки, Джессика ощутила, как собственную грусть.

— Я знаю: я просто урод! — прошептала Алия, горечь взрослой интонации, исходящей из почти младенческого рта, делала эти слова почти непереносимыми.

— Ты не урод! — отрезала Харах. — Кто осмелился сказать, что ты урод?

И снова Джессика удивилась про себя ярости в тоне Харах и симпатии к девочке. Она понимала, — Алия не ошиблась, Харах действительно нужна им. Племя поймет Харах, ее слова и эмоции, ведь было ясно — она любит Алию как собственную дочь.

— Ну, кто это говорил? — повторила Харах. Уголком Джессикиной абы Алия вытерла слезы.

А потом разгладила смявшуюся ткань и промокшее пятно.

— Значит, и тебе незачем говорить такие слова! — потребовала Харах.

— Да, Харах.

— А теперь, — сказала Харах, — можешь рассказать мне, что с тобой было, и я передам остальным. Рассказывай все.

Алия сглотнула, посмотрела на мать. Джессика кивнула.

— Однажды я проснулась, — начала Алия, — все было, как пробуждение ото сна, только перед этим я не засыпала, я это помнила. Было тепло и темно. И мне было страшно.

Слушая лепечущий детский голосок, Джессика вспоминала тот день, сумрак в громадной пещере.

— И когда я испугалась, — сказала Алия, — то решила бежать, но бежать было некуда… а потом я увидела искорку… ну не совсем увидела, если точно. Просто она была рядом со мной, и я ощущала ее чувства… она утешала меня, приговаривала, что все будет в порядке. Это была моя мать.

Харах потерла глаза, ободряюще улыбнулась Алие. Глаза фрименки по-дикарски поблескивали, она изо всех сил вслушивалась в слова.

А Джессика подумала: «Как можно знать мысли моей дочери… при ее невероятном опыте и воспитании?»

— И когда я почувствовала себя в безопасности и приободрилась, — рассказывала Алия, — рядом с нами оказалась еще одна искорка… тут все и случилось. Другая искра — это была старая Преподобная Мать. Она… передавала жизни моей матери… все-все… и я была вместе с ними и видела все… полностью. А когда все закончилось, и я оказалась там среди остальных… мне потребовалось много времени, чтобы отыскать себя. Их было так много.

— Как жестоко все вышло, — сказала Джессика, — разве можно, чтобы живое существо обретало сознание именно так? Но самое удивительное, что ты смогла воспринять все случившееся.

— Ничего другого мне и не оставалось! — сказала Алия. — Я не умела отвергнуть собственное сознание… или спрятать его, или отключить… все просто шло само собой… все…

— Мы не знали, — пробормотала Харах. — Когда мы дали твоей матери Воду, чтобы преобразовать, мы не знали, что ты уже существуешь в ее недрах.

— Не печалься об этом, Харах, — сказала Алия. — И мне тоже не следует грустить. В конце концов, у нас есть и повод для радости: Я — тоже Преподобная Мать, значит, у племени две Препо…

Она умолкла, прислушиваясь.

Откинувшись спиной на подушку, Харах поглядела на Алию, потом на Джессику.

— Разве ты не догадывалась? — спросила Джессика.

— М-м-м, — шепнула Алия.

Вдалеке, за отделявшими их от коридора занавесками, послышались громкие, протяжные крики. Певучие крики становились все громче, теперь можно было различить и слова: «Йа! Йа! Йом! Йа! Йа! Йом! My зейн, валлах! Йа! Йа! Йом! My зейн, валлах!»

Распевавшие вошли в стойбище снаружи, их крики постепенно удалялись.

Когда стало достаточно тихо, Джессика начала обряд, печаль слышалась в ее голосе:

— Это было в апреле на Бела Тегейзе, был Рамадан.

— Моя семья сидела в дворике, у бассейна, — продолжила Харах, — а воздух был влажен от капель фонтана. Дерево портигалс было рядом, с круглой кроной, темно-зеленое. А в корзине был миш-миш, и баклава, и кувшинчики с либаном… добрая снедь и питье. И был мир и в наших домах, и в садах… мир во всей земле.

— И жизнь была исполнена счастья, но явились налетчики, — сказала Алия.

— От криков друзей кровь застывала в жилах, — сказала Джессика. Воспоминания о тех днях, что были унаследованы ею, ожили в ее душе.

— «Ла-ла-ла», — рыдали женщины, — продолжила Харах.

— Налетчики ворвались через муштамал. Они ринулись к нам, с ножей, что забрали жизни наших мужчин, капала кровь.

Все трое приумолкли. Как все в стойбище в этот момент, они вспоминали, не давая улечься горю.

Наконец Харах произнесла ритуальную фразу, завершавшую обряд, придав словам жестокость, непривычную еще для Джессики.

— Никогда не простим, никогда не забудем, — сказала Харах.

В задумчивой тишине, наступившей после этих слов, они услышали бормотание, шорох многих одеяний. Джессика почувствовала, что кто-то остановился возле входа в ее апартаменты.

— Преподобная Мать?

Раздался женский голос, Джессика узнала ее — Тартар, одна из женщин Стилгара.

— Что случилось, Тартар?

— Неприятности, Преподобная Мать!

Со внезапно замеревшим от страха сердцем, Джессика выдохнула:

— Пол…