Дюна

— Сафир! Я хочу, чтобы ты понял роль своих собственных эмоций во всем этом. Обычный человек — это просто животное без всякой логики. И предположение, что логику можно распространить на все стороны жизни — не всегда верно, но допустимо в меру полезности. Ты — воплощение логики, ты — ментат. И твои решения складываются в концепции, которые ты потом проектируешь вовне, всесторонне изучая и рассматривая их.

— Вы что, пытаетесь учить меня моей работе? — спросил он, не скрывая презрения.

— Все, что вне тебя, можно рассматривать с помощью твоих логических методов, — сказала она. — Но одна из основных черт человека заключается в том, что глубоко личные вопросы трудно выявить в той степени, чтобы их можно было анализировать логически. Так можно даже сломать человека, и он будет потом обвинять всех и вся, скрывая истинные причины.

— Вы злонамеренно пытаетесь подорвать мою веру в собственные способности, — ментат задохнулся от негодования. — Да если бы мне на этом попался кто-нибудь из наших… на попытке обезвредить любое оружие из нашего арсенала, я бы не стал сомневаться, вынося ему приговор и приводя его в исполнение.

— И самый лучший ментат обязан считаться с возможностью ошибки в расчетах, — сказала она.

— Я всегда это утверждал.

— Тогда считай: пьянство и ссоры среди людей, сплетни и дикие слухи об Арракисе, они не обращают внимания на простейшие…

— Праздность, не более, — ответил он. — Не пытайтесь отвлечь мое внимание, сделать тайну из пустяка.

Она глядела на него, думая о людях герцога, вместе завивавших в бараках горе веревочкой, там даже в воздухе ей чудилось напряжение, запах горящей изоляции. «Они как космические скитальцы из древней, еще догильдийской легенды, — подумала она. — Как сотоварищи затерявшегося звездопроходца Амполироса… с их пренебрежением к собственному оружию… вечно ищущие, вечно готовящиеся и всегда застигнутые врасплох».

— Почему ты никогда в полной мере не использовал на благо герцога мои способности? — спросила она. — Опасаешься конкурента?

Он яростно глядел на нее, старые глаза горели гневом.

— Не думайте, что мне ничего не известно о вас… Дочерях Гессера… — Хмурясь, он умолк.

— Не стесняйся, говори, что хотел сказать: о ведьмах-гессеритках.

— Я знаю кое-что об основах вашей подготовки, — произнес он, — видел, как она прет из Пола. Меня не обманешь этой ложью для простаков: мы — Дочери Гессера, мы существуем лишь чтобы служить!

«Шок должен быть жестоким, он уже почти созрел для удара», — подумала она.

— Ты с уважением слушаешь меня в совете, — сказала Джессика, — но редко интересуешься моим мнением. Почему?

— Я не верю в цели Бинэ Гессерит, — сказал он. — Вам-то может казаться, что вы видите человека насквозь, что можете заставить его сделать именно то, что вы…

— Сафир, ты — бедный глупец! — яростно перебила его Джессика.

Нахмурившись, он откинулся в кресле.

— Какие бы слухи о наших школах до тебя не доходили, — сказала она, — правда гораздо сильнее. Если бы я захотела погубить герцога… или тебя… да кого угодно, ты не смог бы помешать мне.

Она подумала: «Почему я позволяю, чтобы гордость моя произносила эти слова? Не этому учили меня. И не так можно потрясти его».

Хават запустил руку в карман к крошечному эжектору с отравленными иглами. «На ней нет щита, — подумал он, — а если она просто блефует? Сейчас я мог бы с легкостью убить ее… но, ах-х-х, каковы будут последствия, если я ошибаюсь…»

Джессика заметила, как его рука опустилась в карман, и проговорила:

— Давай поклянемся, что не применим насилие друг против друга.

— Достойная клятва, — согласился он.

— Пока эта хворь еще разделяет нас, — сказала она, — вновь прошу тебя, подумай, не разумнее ли считать, что Харконнены внушили нам эти подозрения, чтобы восстановить нас обоих друг против друга?

— Похоже, вновь пат, — объявил он.

Она вздохнула, подумав: «Он уже почти совсем готов для удара».

— Герцог и я словно отец и мать для наших людей, — сказала она, — положение…

— Он ведь не женился на вас, — спокойно возразил Хават.

Она заставила себя успокоиться, подумав: «Что же — это неплохой выпад».

— Но он не женится ни на ком другом, — ответила Джессика. — Пока я жива. И, как я сказала, мы словно отец и мать… Но чтобы разрушить это естественное положение, возмутить его, разорвать, смешать… Ну, да… кого Харконненам наиболее целесообразно наметить своей целью?

Он уже чувствовал, куда она метит, и брови его угрожающе сдвинулись.

— Самого герцога? — спросила она. — Привлекательная цель, конечно. Но кого еще, кроме, может быть, Пола, охраняют лучше? Меня? Соблазнительно, но они знают, что Дочерь Гессера — плохая мишень. Но есть еще лучшая цель — человек, чьи служебные обязанности сливаются в громадное слепое пятно. Человек, для которого подозревать столь же естественно, как и дышать. Чья жизнь складывается из намеков и тайн, — она резко ткнула в него пальцем. — Это ты, Хават!

Ментат вскочил на ноги.

— Я не отпускала тебя, Сафир! — вскричала она.

Старый ментат почти рухнул в кресло, столь быстро повиновались его мускулы. Она сухо улыбнулась.