Диверсант Петра Великого

Затем в лагере появились двое поморов. Невысокие, смуглые, они были похожи друг на друга как две капли воды. Им приглянулся наш железный котелок, в котором мы варили отвар для питья. Округлый, литров на пять-шесть, он потянул почти на дюжину песцовых шкур. Оказалось, стоимость котелка определялась количеством шкурок ценного зверя, которые в него помещались. Едва же довольные поморы ушли, я начал ржать. Меня до глубины души поразила такая торговля, когда обычный железный котелок ушел за цену целой кольчуги или хорошего боевого жеребца. Это же тысячепроцентная прибыль! Наверное, даже выкапывать из земли золотые самородки было бы не так выгодно, как заниматься пушным промыслом.

– Ха-ха-ха, братцы, а может, бросим все и уйдем пушниной торговать? – крикнул я своей команде, которые тоже не верили своим глазам. – Пара годков, и боярство себе купим, а?

Повеселиться нам не дала еще одна группа охотников, которые, прослышав про хорошую цену, тоже заявились на заимку с мехом.

– Братцы, баста, – проговорил я своим. – Если так пойдет и дальше, у меня все гроши выйдут. Пали, пусти-ка слушок, что добыли мы меха уже изрядно. Закупили тоже порядочно. Поэтому скоро на торг в Архангельск пойдем. Понял?

Хитро оскалившийся Пали быстро закивал; цыгану очень уж понравилась придуманная мною комбинация. По его словам, у меня точно в роду были настоящие ромалы. Мол, только настоящий цыган может придумать такое.

На третий и четвертый день тоже шли охотники с мехом. У одних мы брали шкуры, у других – нет. Приходилось говорить, что закрома уже полны и скоро складывать будет некуда.

Долгожданный сигнал о голландце пришел лишь к концу пятого дня нашего сидения на заимке. Его подал один из солдат, когда начало темнеть. Солнце здесь очень странно заходило. Казалось, только что было светло, но через полчаса уже опускалась такая темень, что вытянутой руки не видать.

– Началось… – прошептал я, махнув к скалам, чтобы самому посмотреть на таинственного голландца. – Поглядим, что ты за зверь такой. Ух ты!

Открывшееся зрелище впечатляло. В небольшую уютную бухту, прикрытую от моря высокими скалами, медленно входило судно. В лучах заходящего солнца оно казалось обманчиво маленьким. Со спущенными парусами оно словно кралось по морской глади.

– Хитер, жук, очень хитер. Так рассчитал, чтобы в бухту войти с последними лучами солнца. А на лагерь, наверное, нападет, когда совсем темно станет. Чувствуется, метод у него отработанный. – Бросив на корабль еще один взгляд, я начал отползать обратно. – Теперь пора и нам собираться.

На заимке уже полным ходом шли приготовления к абордажу. Люди разбирали топоры и длинные кинжалы. У троих я заметил трехконечные крюки-кошки, чтобы можно было взобраться на корабль.

– Михей, давай забирай, что наторговали, и гони лошадей за пару верст отсюда на север. – Я окликнул одного из солдат, закидывавшего на плечо бухту веревки. – Помнишь, там скала была одна приметная. Белая-белая. На равнине торчала, как перст. На ночь там укройся, а после мы тебя и товар заберем. Понял, где это? Тогда езжай…

С остальными я отправился к берегу. За скалами у нас были припрятаны четыре лодки-плоскодонки. Сделанные из березовой коры, они оказались на удивление прочными и с легкостью выдерживали семь-восемь человек.

– Боярыч, на твоих людях северный борт голландца. Как филином заухаю, так и полезете, – сказал я, прежде чем мы разделились, и две лодки начали забирать вправо. – С Богом… Ну вот, братцы, теперь повоюем.

Мы подплыли к борту корабля только тогда, когда спущенная с корабля здоровенная шлюпка исчезла в темноте. Коснувшись мокрых досок рукой, я выждал для верности еще примерно десяток минут. После чего, сложив ладонь особым образом, заухал, как филин.

– Вперед, – ткнул я локтем своего соседа, и тот, закинув кошку, ловко полез наверх.

Следом полез еще один, и еще один. Потом начал забираться я.

– Wer ist da? Haans ist du? – где-то на полпути я замер, когда сверху послышался чужой хриплый голос. – Donnerwetter! Heer Maas! Hier…

Раздался хрип, и голос стих. Понимая, что счет пошел на секунды, я стал быстро взбираться по веревке и вскоре перелез через борт корабля.

– Командир, – с другого борта показался боярыч, кравшийся в сторону трюмного люка, – мы туда…

Понятно. Значит, нам надо идти в каюту капитана. Голландец, по всей видимости, находился там.

– Надо спешить, а то команда скоро должна возвратиться. И будет она явно не в настроении… – бормоча это, я осторожно отворил деревянную дверцу и оказался в узком коридоре. – Черт, хрен пролезешь. А что это у нас тут? Странный звук какой-то. Неужели…

Я распахнул еще одну дверь и оказался в небольшом помещении с низким потолком. Большую часть каюты занимал массивный стол, весь заставленный керамическими бутылками. Рядом стоял большой сундук, на котором растянулось капитанское тело. Именно оно сейчас и выводило столь громкие рулады храпа, которые я услышал.