Дивертисмент братьев Лунио

В общем, пошли мы туда через лес, но только до деревни так и не добрались. И даже винтовку ни сам я, ни Хабибуллин мой сдёрнуть с плеча так и не успели. Они откуда-то сверху спрыгнули и навалились, и каждому из нас по голове, по одному мощному удару. Опытные были, суки, разведчики, тоже двое, в маскхалатах. Поджидали языка, наверное, нормального, а напоролись на нас, рядовых пехотинцев, двух молокососов.

Очнулись мы уже связанными, руки за спиной. И повели нас через опушку к мотоциклу своему – там они его оставили, замаскировав ветками. Свалили, как два куля в коляску, увезли к своим и сдали. Пока тряслись в мотоколяске той, Ринатка успел шепнуть мне, чтобы не признавался, что еврей, чтоб фамилию скрыл, когда спросят. Прошептал, тихо так, еле слышно: скажи, мол, что брат мой младший, тоже Хабибуллин, а звать Ахметом. Ты чёрный, сойдёшь за нашего, иначе тут же тебя в расход пустят, на месте, закон у них такой фашистский есть насчёт ваших.

А гимнастёрка моя так и осталась в лесу том лежать вместе с солдатской книжкой в нагрудном кармане. Когда эти двое навалились, она на траву упала, а они не подобрали. Наверное, это меня и спасло от гибели тогда, хотя и было 13-е число несчастливое. И то меня спасло ещё, что Ринатка мой дело подсказал, – сам бы в жизни подумать не мог, что евреев, оказывается, на месте расстреливать надо, а не в плену держать.

Ну, там с нами быстро разобрались, что бессмысленные мы для них оба, даже мучить не стали, даже пробовать. Дали пожрать и отправили вглубь к себе, а уж там присоединили к колонне военнопленных и отправили в концлагерь, под Гданьск. Вот так мы с Ринаткой за девками для ротного и сгоняли.

Там уже, в лагере самом, стал меня на побег подбивать Ринат. Пусть, сказал, Аллах решает, в лагере нам с тобой страдания принимать или пробовать свободу самим для себя выдернуть.

В общем, когда мы бежали с ним, наши уже в Польшу вошли, и по-хорошему лучше было бы их дождаться и досидеть в лагере до освобождения своими. Но Хабибуллин стоял насмерть – лучше не ждать, говорил, а то всех уничтожат: или немцы закопают, или свои не простят, что сидели ожидаючи, а не пытались вырваться сами. Или, ещё страшней, скажут, что, мол, сами мы в плен сдались, от войны смылись. Я, конечно, не поверил, что такое вообще может быть – как это, свои своим и не поверят? А только Ринат убедил всё равно.

И мы бежали с ним. Во время работ, на которые нас за территорию вывозили. Типа каторги было, но с кормёжкой и по расписанию. Во всём немчура порядок держала, даже в этих делах.

А когда за нами собак пустили с автоматчиками, то пришлось в воду бросаться, чтобы овчарочий нюх сбить. А вода та болотом оказалась, топью, и, хочешь – не хочешь, пришлось вглубь зайти, чтоб с головой укрыться, когда увидят. Я кочку под ногами попружинистей нащупал, присел на неё, замер и дышу через тростинку. Хабибуллин тоже присел, но, чувствую, задёргался сразу же, потому что его тут же вниз потащило, да так быстро, что ему уже роста не достало воздуха схватить. И я сижу и это понимаю, но ничего сделать не могу, потому что тогда и сам утопну или обоих выдам, потому что засекут. Так Ринатку Хабибуллина и утащило вниз, только пузырь прощальный мимо меня протолкнулся и ушёл наверх, к фашистам.

А я просидел с дырчатым растением во рту ещё часа два, наверное, продрог дико, но потом стало темно, и я вытолкнул себя обратно, на воздух. К берегу болотному добирался уже осторожно, знал теперь, как надо перебирать ногами, чувствовал, как не засосёт.

К утру из леса выбрался, а там наши, я своих сразу признал, издалека ещё. Тогда я в рост встал, рот распахнул от счастья собственного спасенья и двинул к своим, добирая последние силы, какие оставались ещё во мне. Мне каши тут же навалили, целый котелок, и я её жрал и жрал, заталкивая в желудок как можно больше впрок, потому что сильно оголодал после лагеря. А ребята смеялись и подкладывали и ещё тушенки открыли банку, чтоб салом смазать для лучшего прохождения, а то, сказали, пробка у тебя, парень, в жопе получится, пробивать потом придётся. И выпить налили, для быстрого покоя тела.

А потом за мной прибыли из штаба дивизии и отвезли в СМЕРШ. Это армейское подразделение контрразведки, где ловят вражеских лазутчиков и собственных предателей. Там судили-рядили, но как-то без меня обошлись. Пару раз то-сё спросили и под арест. А там часовой говорит, тебя, мол, решают сейчас, в штрафбат отдать или же в тыл отправлять как предателя. И продолжает: скорее как предатель пойдёшь, у них сейчас по шпионам не очень ловится, а ответ держать надо – у всякого свое начальство, ты их, брат, тоже понять должон, так ведь?