Длинные руки нейтралитета

Все стрелки дружно издырявили удаленные на четыреста сажен мишени, истратив при этом около сотни пуль на ствол. На поражение следующих мишеней оказались достаточными уже примерно двадцать пуль. Неугомонный хорунжий не преминул лично опробовать новое оружие и заметил, что берется стрелять даже на версту.

Семаков же, прикинув расход боеприпасов, заявил, что надолго имеющегося запаса не хватит (что было чистой правдой) и что сегодня же надобно подать запрос на присылку такового.

– И побольше, побольше, – согласился Неболтай.

Но когда разговор зашел о том, кому какое оружие дать, появились разногласия. Не нашлось претендентов на картечницу с тремя магазинами по двадцати пуль в каждом. В части двух оставшихся мнения разошлись. Неболтаю и Желнову больше понравилась скорострелка с круглым магазином. Бывший охотник предложил именовать этот тип магазина «лепеха», но хорунжий указал, что название того, что используют в бою, должно быть самое краткое, а потому вариант «блин» представляется наилучшим. Двое младших казаков предпочли коробчатый магазин.

Однако куда более актуальным был вопрос: где какую винтовку использовать. Выход нашел Семаков. Все же полноценное военное образование сказалось.

– Вот эту, с тремя магазинами, лучше отдать на Селенгинский редут. Трудами поручика Боголепова там вроде как налажен отпор. Может быть, она и вовсе не понадобится. Хотя и на Волынский можно.

– А эти две? – абсолютно невинным голосом поинтересовался Мешков.

– Ту, что с магазином на сто двадцать, надо на самое опасное направление.

– Тогда на Камчатский люнет, – сделал вывод князь.

– Это почему?

– Если у них кончатся гранаты, то картечница будет основной подмогой в обороне.

– А я думаю, что на Волынский редут лучше.

– У них-то гранат хватает.

– Все так, да только в отсутствие лейтенанта Беккера там за помощника Максимушкин. Комендор он хороший, даже отличный, но…

Продолжения не последовало. Казаки помалкивали, с очевидностью не желая влезать в чужую епархию.

– Коль скоро обе эти картечницы примерно равноценны, то, значит, не так уж важно, которую куда поставим.

– Добро, Михаил Григорьевич, тогда ту, что с круглым магазином, на Камчатский люнет. Все, выходит?

– Нет, не все, Владимир Николаевич. Кое-чего не хватает.

– ?

– Прислуги для картечницы.

Видя, что мысль поняли не все, Мешков торопливо продолжил:

– Ведь нужно, чтобы кто-то магазины подавал, а те, что пустые, пулями заряжал. Только что осторожность им придется блюсти. Я проверял: пружина в магазинах сильная, как даст по пальцам, так радости мало.

Неболтай ухватил мысль первым и энергично поддержал:

– Изрядно замечено, Михаил Григорьевич, сразу видно, что артиллерист. Найду и направлю этих… подносчиков и заряжающих.

– Только двоих и надо, Тихон Андропович, по одному на картечницу. А для тебя, Желнов, кого из матросов нарядим, из тех, у кого пальцы половчее.

– Марсового надо на такое, они к такелажу и узлам привычные.

Костя Киприанов был доволен. Да что там: просто гордился собой.

Он чувствовал себя прекрасно – как будто в него и не стреляли вовсе. И не просто сам так думал: госпожа доктор твердо заявила, что пациент (этим высокомудрым словом она назвала его, Костю) вполне здоров. А уж если Марья Захаровна говорит, то так оно и есть. А ежели человек здоров, то и в госпитале его держать незачем. И Костю выписали, дав на прощание луковку, порядочный кусок сыра и шмат хлеба.

Причина для гордости была также весомой: он не просто шел домой, прижимая к боку сумку с гостинцами – нет, его сопровождала добрая госпожа доктор. Разумеется, о ней чуть ли не всему Севастополю было известно. А те, кто не знал Марию Захаровну в лицо, вполне могли расслышать шепотки вроде:

– Смотри, смотри! Вон рядом с Костюнькой – знаешь, кто идет? Сама Марья Захаровна! Нет-нет, ты глянь!

И конечно же, такому эскорту, а значит, и знакомству бешено завидовали все окрестные мальчишки и девчонки. Сам Серега-длинный почтительно поклонился Марье Захаровне, ломая шапку. Он сделал вид, что не замечает Костю; это как раз и доказало, что Серега совершил второй смертный грех[11].

Косте, конечно же, и в голову не пришли возможные причины такого решения госпожи доктора. У нее же, сказать правду, резонов особых не было; скорее было отсутствие сверхсрочной работы. Кроме того, ей просто нравился пацаненок. К тому же у госпожи магистра имелся благовидный предлог.

В доме у Елены Киприановой случилось полное потрясение обитателей – примерно такое же, как если бы в скромный домик вдовы рыбака вдруг заглянул на огонек настоящий, живой капитан первого ранга. Дорогую гостью не знали, куда усадить и чем угостить. По правде говоря, угощать было нечем: имеющаяся еда была совершенно не праздничной, да и было ее только-только на семью. Но, видимо, Марья Захаровна предвидела эту ситуацию, поскольку тут же взяла инициативу на себя:

– Я вам сразу же скажу, Елена, ваш сын в полном порядке…

Хозяйка дома судорожно кивнула. Мальчишка ухитрился втиснуться в разговор: