Длиной в неизвестность

Когда Юру переведут в обычную палату, Тору, наконец, сможет увидеться с ним — именно эта мысль давала ему не сорваться и сохранить спокойствие среди болезненной несправедливости.

Наверное, как хороший друг, он должен был принести что-нибудь, что могло поднять Юре настроение и скрасить время, проводимое в унылых стенах среди угрюмых больных. Но разве улыбающийся больной — частое и хорошее явление? В больницах веселились либо отчаянные глупцы, либо отчаявшиеся и слишком умные. Понимающие и принимающие свою судьбу.

Юра не относился ни к первым, ни ко вторым, он просто был Юрой, никогда не теряющим внутренний свет. Подумав об этом, Тору улыбнулся. И всё-таки после случившегося с ним озарения всё ощущалось иначе.

***

Вечером, когда Юру перевели в простую палату, Тору вбежал к нему вперёд врачей. Он с восторженным благоговением смотрел на взлохмаченные светлые волосы, на сползшую с плеча больничную рубашку и блестящие глаза. На шее у Юры по-прежнему уютно висел небольшой золотой крестик.

Дождавшись момента, когда они останутся наедине, Юра заговорил, едва не заставив Тору вновь позорно расплакаться.

— Ты не принёс мне пиццу? — разочарованно выдохнул он — голос звучал сжато и хрипло, будто каждое слово давалось ему с большим трудом.

— Если бы я знал, — начал оправдываться Тору, но был остановлен влажной бледной ладонью.

— Я пока лежал, подумал, что нам нужно сходить на каток. Ты умеешь?

Тору вопросительно на него посмотрел. В фильмах люди, вышедшие из реанимации, говорили родственникам и друзьям о любви, делали предложение вторым половинкам и благодарили богов за подаренную жизнь. Юра же совершенно серьёзно заявлял, что хочет пойти на каток и «поскорее выбраться из этого ужасного места, потому что от пищащих над ухом приборов болит голова».

Тору рассмеялся, поняв, насколько абсурдной была сложившаяся ситуация.

— Если прокат со скидкой, то вообще замечательно, — добавил Юра, — по студенческим может сработать.

— Ты слишком болтлив для умирающего, — фыркнул Тору. Он чувствовал себя так же, как после экзамена, когда, вроде бы, радуешься, что всё прошло легко, но при этом на душе как-то паршиво от того, что зря волновался.

— Ну когда я был умирающим, я не болтал, — заметил Юра, — а сейчас-то чего?

— Ты болен и не хочешь мне говорить, — посерьёзнел Тору. Не лучшим решением было начать этот разговор сейчас, но обессиливший Юра вероятнее расскажет правду, чем Юра, полный энергии и идей.

— Я же говорил про свои лёгкие. На улице холод плюс я забил на дыхательные гимнастики, — объяснил он, — бронхоспазм. Не страшно, правда. Страшно было, когда я подумал о том, что так и не продал твои картины. А то пообещал, получилось, а выполнить — так сбежал. Нехорошо.

— Дурак, — нахмурился Тору, — вообще не думай об этом.

— Тогда буду думать о катке, — мечтательно сказал он, — лёд, снежные искры в лицо, скорость и ветер, чтобы щёки щипало и пальцы от холода сводило. И музыка такая дурацкая, которая на втором кругу нравиться начинает от безнадёги. Скажи этим извергам, что я чувствую себя хорошо и очень прошу отпустить меня домой.

— Дурак, — уже утвердительно сказал Тору, — сам такое говори, а я не собираюсь для тебя смертный приговор просить.

— Ой, опять драма, — Юра закатил глаза и, откашлявшись, продолжил, — если я скажу, они подумают, что у меня мозг повредился. А ты, если что, справку покажешь.

— Не смешно, — обиженно отвернулся Тору.

— А я не смеюсь. Они меня так всю зиму продержат на цепи.

— Юр, ты совсем недавно дышать сам не мог, — напомнил Тору, — если тебе будет спокойнее, то я тоже не пойду на каток.

— Да чёрт с этим катком, — махнул рукой Юра, — а про дышать…Бывает, я же сказал.

— У тебя так было?

— Так не было, — ответил Юра, — но бывает же. Вообще не вижу повода паниковать. Ты там, кстати, таблетки свои пьёшь?

— Пью, — кивнул Тору, посмотрев в окно. Та же луна. Подмигивающая и яркая луна.

— Молодец, — похвалил Юра, и, отследив его взгляд, добавил, — такая красивая, что умереть можно.

Тору вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Не послышалось. Юра действительно говорил о луне.

— Второй день такая, — Тору потянулся на стуле, почувствовав, как мышцы заломило от напряжения.

— Первый я проспал, простите уж, — отшутился Юра, и Тору готов был простить ему неловкую колкость.

***