Длиной в неизвестность

Тору побродил около подъезда, несколько раз попытался выбросить таблетки вслед за инструкцией, но останавливался, вспомнив их цену и путь, который уже был пройден. Тору поднялся на этаж, заперся в комнате, на полную громкость включил музыку и полчаса после трясся над блистером.

Ю: /у жизни тоже/

Он потянулся за телефоном.

Т: /Юр, это страшно/

Ю: /понимаю

ещё одну пиццу?)0))00/

Т: /Просто продай мои картины и сделай меня известным, если я умру/

Ю: /мы умрём в один день поэтому ты сгинешь в небытие/

Т: /не смешно/

Ю: /хаха/

Т: /я сейчас выпью её/

Ю: /проведи эфир/

Тору отбросил телефон в сторону, выдавил таблетку в ладонь и проглотил её. В горле запершило. Пути назад не было. Он решился. Решился и сделал то, о чём не мог даже мечтать. Скрыть от матери любой из побочных эффектов было бы трудно, поэтому Тору надеялся, что она вернётся позже обычного. И, конечно, надеялся не умереть в одиночестве обжитых стен.

Ему оставалось лишь ждать. Если судьба уготовила ему смерть, то он хотя бы умрёт героем в своих глазах. И в Юриных. Может быть, ещё в чьих-то, но всё было неважно. Никто так и не увидит его картин, не сможет познать его душу, и он сгинет в темноте, оставив после себя только горстку слипшихся воспоминаний в головах таких же недолговечных людей.

Следующие двадцать минут Тору смотрел в стену и размышлял о смерти искусства. Наверняка и у него был срок годности — тогда ничто не имело смысла. Даже лечение. Зачем продлевать путь, который и длинной, и короткой дорогой приведёт к одной точке? Ему нужно было время, чтобы творить, но если творчество обещало отправиться в могилу следом за ним, то пусть бы и время забрало с собой.

Он поднял телефон — восемнадцать сообщений и два пропущенных вызова: один от Юры, другой, гораздо более волнующий, от матери.

Ю: /ты помер что ли?

таблетка бы не успела

ты что-то намудрил

придурок

так не делается/

Последнее сообщение показалось Тору забавным. Он представил, с каким лицом Юра его писал и засмеялся. Как потерявшийся дворовый котёнок.

В дверь позвонили. Тору нахмурился и замер. У матери были ключи да и звонила она бы протяжно или, наоборот, коротко и часто. Одиночный «цзынь» не заставлял рассчитывать на что-то хорошее. Но и на плохое не заставлял. Тору показалось, что мысли начали путаться уже сейчас. Он подошёл к двери и посмотрел в мутный глазок. Дыхание застряло посреди выдоха, и Тору поперхнулся воздухом. Щёлкнул замок, скрипнула ручка и зашептали дверные петли.

— Идиот? — раскрасневшийся от холода Юра смотрел на него с нескрываемой злостью. Он напористо шагнул в квартиру, сдвинув с места опешившего Тору.

— Я не…

— Ты не «не», ты да, причём серьёзно и безвозвратно, — Юра хлопнул дверью, заставив висящее в прихожей зеркало дрогнуть и закачаться. — Откуда я знаю, что тебе, идиоту, в голову пришло? Ты понимаешь, что я сюда за двадцать минут долетел?

Тору завороженно смотрел на него, будучи не в силах произнести ни слова.

Юра говорил уверенно, из последних сил сдерживая рвущую тело и душу злость. Тору хотел, чтобы он перестал сдерживаться и дал ему звонкую и отрезвляющую пощёчину.

Юра терпел. Выговаривал накопившееся, попутно снимая куртку и ботинки. В этот раз повесил на первый попавшийся крючок и бросил посреди прохода. Злился. Злился по-настоящему.

— Я не думал, что ты испугаешься, — оправдался Тору, отметив, как жалко он звучал на фоне чужой искренности, — прости?

— Я не испугался, — строго сказал Юра, — просто хотел сказать, что нашёл первого покупателя для твоей картины.

— И ты не мог написать? — нервно усмехнулся Тору. — Верю. Стой, подожди, что ты сказал?

— А вот ничего, — Юра зашёл в комнату и без капли стеснения лёг на кровать.

— Ну Юр, скажи, — Тору зашёл следом, сел рядом и нетерпеливо затряс его за плечо, — нашёл покупателя? Из тех, про кого ты говорил? Что он сказал? Какая цена? Он не говорил, для чего ему? Ну просто эстетика или ещё что-то? А ещё…

— Тшшш, — Юра прикрыл глаза, тяжело дыша, — потом, — откашлялся он, — всё потом.

— Ну Юр, — настаивал Тору, — я не смогу жить в неведении!

— Кто бы говорил. Сам-то не лучше.

— Ты вообще по моей кровати в грязной одежде катаешься, — возмутился Тору, — слезай, раз не говоришь.

— Вот ты как, значит, — посмеялся Юра, — с чего бы она грязная? Вчера из стирки!

— Ты ехал в метро.

— В маске.

— Но не в скафандре же.

— Зря ты так, дорогой друг, — не забыв больно хлопнуть Тору по плечу, Юра потянулся, а затем резким движением поднялся на ноги. — Я, между прочим, ответственно подхожу к безопасности.

Он многозначительно похлопал себя по карману джинсов и вдруг изменился в лице.

Тору показалось, что следующее мгновение тянулось вечность: как в замедленной съёмке он видел тяжело дышащего Юру, застывший на его лице страх и растерянность побледневших рук, покрывшихся узорчатой сосудистой сеткой. Собственный крик будто доносился издалека и не был способен пробудить замершее сознание.

Юра прохрипел что-то невнятное — в самом деле, Тору не смог разобрать ни слова — и безжизненно упал, закатив глаза.