Длиной в неизвестность

— Ась? — удивлённо спросил Юра. — Ненене, я не обижаюсь на тебя, дурачок. Мне обидно, но я не обижаюсь. Это, наверное, чисто русская штучка, позже поймёшь. Слишком по-русски для того, чья кровь наполовину всё ещё жаждет припомнить мне Курилы.

— Юр, ты опять?

— Да ты просто ещё так сказал, — задумался Юра. Тору посмотрел на его светлые ресницы — раньше он не замечал того, насколько длинными они были, — не «прости», а прям «извини».

— Я правда не знаю, — горло вдруг сжалось, выдавливая лишь сдавленный звук, — как загладить вину. За всё это. И за таблетки, и за куртку, и за прыжок.

— Хм, — Юра всё ещё выглядел озадаченным и отрешённым. Тору не хотел его беспокоить, но всё равно продолжал говорить. Тишина становилась всё более невыносимой. — Пообещай не умереть раньше меня.

— Обещаю, — без раздумий кивнул Тору.

— Так просто? — удивлённо переспросил Юра. — Ты так легко доверил свою жизнь совершенно чужому мне? Настолько её не ценишь, да?

Тору обессиленно улыбнулся, но в следующее мгновение замер, осмысливая только что сказанное.

— Ты и вправду до сих пор считаешь меня чужим?

Он удивился тому, сколько боли смогло вместиться в интонацию такой короткой и незамысловатой фразы.

— Поэтому почти бросился за тобой на рельсы? — недовольно скривив лицо, спросил Юра. — Я имел в виду, что ты, должно быть, считаешь меня чужим.

— Поэтому писал тебе в последнюю минуту жизни? — невесело усмехнулся Тору.

— Мы оба идиоты? — резонно добавил Юра.

— Оба, получается, — пожал плечами Тору.

В салоне стало душно и жарко. Он снял куртку, накинув её Юре на плечи, на что получил благодарный кивок.

Некоторое время они ехали в тишине. Тору старался не отвлекаться на мысли и не позволять тревоге брать над собой верх. Через окно он смотрел на знакомые пейзажи. Погруженный во мрак город ярко сверкал в свете ночных огней. Шумные рестораны, отдыхающие после рабочего дня люди, их кажущийся слышимым смех и доносящаяся из проезжающих мимо машин музыка создавали уютную атмосферу и дарили спокойствие.

Тору долго размышлял об их неловком разговоре с Юрой, но так и не пришёл к пониманию. Он чувствовал себя провинившимся, но не знал, как всё исправить. Тору был обузой и наказанием, но, несмотря на это, Юра не отказывался от него и стойко терпел глупые выходки.

Ему казалось, что их разделяют десятки прожитых лет — настолько более мудрым и осознанным выглядел Юра. Тору считал себя недостойным их сломанной дружбы, видел свою тень побочным эффектом сияния чужой духовной зрелости. Он делал больным всё, к чему прикасался.

— А ты бы прыгнул?

Юра на соседнем сиденье вздрогнул и сонно на него посмотрел.

— Куда?

— Если бы я…ну…

— Это грех. Сейчас бы не прыгнул, — признался Юра, — но тогда оно само бы получилось. Автоматически, что ли.

— Прости, что разбудил, — Тору улыбнулся краешком губ, чувствуя, как внутри разливается тепло.

Автоматически. Прыгнул бы. За ним. Прямиком за ним, и сразу две жизни — жадному вагону. Нехорошо. Как же не хорошо могло получиться.

— Да нечего спать, — Юра потянулся и кинул в Тору курткой, — почти приехали.

— Тебе сообщения писали.

Каких же трудов ему стоило не влезть в чужой телефон! — никогда прежде у Тору не было поводов считать себя настолько мелочным.

— Кира, наверное, — Юра потянулся к карману, но остановился на полпути, — ну его, потом отвечу.

— Может быть, что-то важное? — Тору поступил взгляд. Хотел ли он убедить себя в том, что ничего не чувствует? Хотел ли замаскировать боль за выпяченной грудью заботы?

— Но ты же не хочешь, чтобы я отвечал, — Юра снова раскусил его. Они общались достаточно долго и тесно, но Тору до сих пор не смог понять, насколько удивительным человеком был его загадочный друг. Разве что у него совсем не было способности к пониманию.

Что он знал про Танаку Иори? Как мог упустить из внимания такие жуткие вещи, даже будучи наивным подростком, очарованным чужой мудростью? Что мог сказать о Юмэ, которого до сих пор считал своим самым близким другом? Они бок о бок прошли столько испытаний, что давно должны были знать друг о друге всё. Тору жил с твёрдой уверенностью в том, что его свободно читали от корки до корки, в то время как Юмэ всё ещё оставался для него «мальчиком за стеклом». И дело было не в стекле — оно прятало только внешность, образ которой Тору беспрепятственно выстраивал у себя в голове. Он знал о предпочтениях Юмэ, знал, чем тот любил заниматься в свободное время, знал о том, что заставляло его радоваться или грустить, знал, что он любил получать в подарок безделушки и общаться с незнакомцами на самые безумные темы. Но Тору не догадывался о том, что стояло за желаниями, счастьем или печалью, он не мог определить его мотивы и не знал, чего Юмэ ждёт от своего будущего.