Длиной в неизвестность

— Не знаю насчёт бессмертия. Но параллельные миры не теория, — уверенно сказал Юра, — они реальны. Я уверен и даже не буду ничего доказывать.

— Я тоже уверен, — вспомнив о Юмэ и Дримленде, согласился Тору.

— А вообще, хочу, чтобы меня кремировали.

— А вам можно?

— Мне — да. Хочу так. Не хочу гнить. Хочу либо потеряться где-нибудь, либо стать пеплом.

— Разумно. Я бы тоже хотел потеряться. В лесу или на дне реки. Хотя после — уже всё равно.

— Думаешь, это страшно? — вдруг спросил Юра. Тору посмотрел на него в растерянности. Был ли смысл спрашивать это у неудавшегося самоубийцы? — Что ты чувствовал тогда? Что чувствует человек, готовый вот-вот проститься с жизнью?

— Не верится, — коротко ответил Тору, — просто не верится, что всё на самом деле подходит к концу.

Он не хотел погружаться глубже — выросшая между ними стена не давала открыть душу. Юра был не таким, каким Тору привык его видеть. Он почти не шутил и выглядел слишком поникшим даже для того, кто переживал страшное похмелье. Тору старался не придавать этому слишком большого значения. В конце концов, с чего бы ему быть весёлым и бодрым?

— Заразил меня. Видишь, тоже гружусь теперь, — невесело усмехнулся Юра.

— Даже ты про смерть заговорил, — удручённо заметил Тору.

— Даже я?

— Я не имел в виду, что ты не можешь, — исправился он, — просто непривычно. Обычно ты веселее и говоришь о другом.

— Ну да, — пожал плечами Юра, — и со мной бывает, наверное.

Он несколько секунд смирял подушку пустым взглядом, а потом подорвался с места и пошёл умываться. Тору удивился такой резкости, но промолчал — мог двигаться после такой попойки и хорошо.

Из ванной слышался кашель, заглушаемый шумом воды. Тору показалось, что он стал ещё более выраженным и мучительным — ему захотелось тотчас же зайти в ванную вслед за Юрой, но он решил не лезть не в своё дело. Пусть этим занимается Кира, которой можно рассказать все секреты и имени которой нет на дурацких коробках.

Тору скрестил руки на груди и отвернулся от вымышленного обидчика — а злиться на Юру всё равно не получалось.

Вскоре Юра вернулся в комнату, но выглядел ещё более уставшим, чем раньше.

— Наверное, у меня тут такая атмосфера, мертвецкая.

— Тогда давай вернёмся ко мне, — предложил Юра, — у меня даже ты не говоришь о смерти.

— Юр, нет, — скрепя сердце ответил Тору, — я и так с мамой поругался. Не надо. В другой раз.

Отказывать было больно. Отказывать было нужно.

— В другой раз, — кивнул Юра, задержав на Тору пронзительный взгляд, — хорошо, — он улыбнулся будто немного вымученно. На губе блеснуло красноватое.

— Тогда мне пора? — нерешительно спросил он. Тору кивнул в ответ, не найдя в себе силы заговорить. — За беспокойство прости, перед Анной Николаевной извинись за меня. Мне правда жаль.

Юра извинился так прямо, как мог. Казалось, что в одно мгновение он разучился формулировать мысли и генерировать шутки. На душе стало неспокойно.

Душе нужно было молчать.

Когда дверь за Юрой закрылась, Тору понял, что всё было безвозвратно утрачено.

Шаг тридцать четвёртый. И, мне кажется, мир, никогда не утратит нас

Дни тянулись один за другим. Ранняя подготовка к сессии отвлекала от лишних мыслей и давала почувствовать себя вновь живым. Разговоры с Юрой приносили всё больше боли: было невыносимо смотреть на медленное угасание того, что совсем недавно пылало и освещало путь яркостью языков пламени. Тору несколько раз хотел окончательно оборвать их отношения, но постоянно натыкался на обращенный к себе тёплый взгляд Юры и, сжимая в кулаки влажные ладони, отступал. Ему снова не хватало воли и смелости, он продолжал мучить их обоих и терзаться виной.

Как он мог отпустить Юру сейчас? Как мог одним решением оборвать связь, позволившую ему остаться в живых? Без Юры было плохо, с Юрой — ещё хуже. Тору понимал, что зависим, понимал, что происходящее было неправильным, но не мог сопротивляться больной привязанности.

Ему нужно было время. Время, которого — Юра был прав — с каждым днем оставалось всё меньше. Ситуация превращалась в замкнутый круг, не имеющий ни конца, ни начала.

Тору знал, что через несколько недель его переживания по поводу коробки исчезнут, но он не хотел упускать то, что имел сейчас. Он мирился с противоречивыми чувствами внутри себя и старался притворяться, что между ними не происходило ничего странного. Юра вёл себя также, но точно не мог не замечать натянутой струны напряжения.

Юра собирал такие…совершенно безумные вещи, но всё равно оставался для Тору самым близким и понимающим человеком. Может быть, в этом действительно не было ничего такого, а Тору всё просто преувеличил? По привычке развёл драму на пустом месте и придумал то, чего на самом деле не было?

Он мог бы размышлять о своих чувствах и взаимоотношениях с реальностью ещё несколько недель, но в один из дней случилось то, что заставило его принять окончательное решение. Болезненное и непростое, но единственно верное. Решение, не приняв которое он никогда не смог бы себя простить.