Днепр – солдатская река

Нет, тут, ёктыть, долго не поспишь. Нелюбин пристегнул на место хлястик шинели, поправил портупею и тяжёлую кобуру на боку. Эх, утонула вместе с плотом его телогрейка. Но сейчас, со сна, когда в голове гудело, а всё тело разламывала усталость, он сожалел не столько об удобной в бою телогрейке, сколько о том, что, переодеваясь перед форсированием реки, второпях забыл вытащить из кармана кисет с табаком. Пропал его памятный кисет. И табаку ведь порядочно было. Почти под завязку. Раза два-три всего-то и покурил из него. А теперь надо у кого-то из бойцов просить на завёртку. Снова зачесались под гимнастёркой его родинки, заныла ключица.

За берегом следил замполит Первушин с группой бойцов. Нелюбин увидел в темноте осунувшееся бледное лицо своего заместителя и спросил:

– Ну что, Игорь Владимирович, тихо?

– Тихо. Или соблюдают маскировку, или ещё не пошли.

– Когда надо тишины, нет её, а когда… А закурить у вас не разживусь? Кисет мой уплыл. Вот, мучаюсь теперь.

Первушин достал начатую пачку папирос, но тут же сунул её назад, расстегнул полевую сумку и вытащил оттуда полную.

– Вот, Кондратий Герасимович, возьмите.

– Да куда мне столько? – растерялся Нелюбин.

В роте не принято было дарить такие подарки. Посыпать из кисета на завёртку или оставить «сорок» – вот обычный жест внимания и проявления дружбы и уважения. Для плохого человека и недруга солдат в свой кисет за щепотью не полезет. А тут – полная, нераспечатанная пачка.

– Курю я, как видите, мало. А старшина выдал полное довольствие, на двое суток. Так что угощайтесь.

– Ну, спасибо. А мой табачок уплыл… Да вот кисета жалко, – вздохнул Нелюбин. – Памятный кисет. Ещё с подмосковных боёв. И Вязьму я с ним пережил, и… – Он хотел было сказать «…и плен», но вовремя спохватился. Его словно обожгло в затылке. Да, ёктыть, голова-то без сна совсем не работает. Но и плен я с ним прошёл, опять пожалел он о своём кисете. А ведь охранник было отнял. Хрен ему, а не мой кисет… Но теперь он уже расстался с ним навсегда. Да, Днепр, выходит, суровей плена.

Где-то вдали, на левом берегу застрекотали сороки. Кто-то спугнул сторожкую птицу с ночлега. Сумерки внизу уже сомкнулись. Но за оврагом, на западе ещё колыхалось зарево заката. А может, это горела какая-нибудь деревня, подожжённая ночными бомбардировщиками.

– Кажись, плывут, – сказал один из бойцов.

Внизу действительно послышались какие-то смутные звуки, явно нарушающие мерный плеск днепровской воды.

– Кондратий Герасимович, разбудили бы вы артиллеристов. Если немцы обнаружат переправу, может, ударить бы по ним?

– Ударить-то можно. Но в таких случаях снаряды обычно летят по своим. А бить по деревне… Только переполошим, на ноги поставим. Тут теперь, Игорь Владимирович, молись, чтобы немец услышал как можно позже.

Простучал дежурный пулемёт.

– А ну-ка, Фаткуллин, сыпани пару очередей. Чтобы уши прижал. – И Нелюбин оглянулся на пулемётчика, молча дежурившего всё это время у своего трофейного МГ.

Фаткуллин быстро передёрнул затвор и, когда немец умолк, послал в сторону побережной траншеи две длинный очереди. И тотчас оттуда ответили сразу несколько пулемётов. Один трассер прошёл значительно выше. Пули зашлёпали по стволам осин. А другой задел бруствер.

– Точно бьёт. Вот шайтан! – выругался Фаткуллин.

– Пускай бьёт. – Нелюбин стряхнул с воротника шинели комочки земли и выглянул через бруствер. – А теперь, Фаткуллин, переползи вон туда, к ольхам. И дай очередь оттуда. Только лежи, головы не поднимай.

– Понял. – И Фаткуллин ловко подхватил здоровой рукой пулемёт и, как кошка, выпрыгнул из окопа.

А внизу уже слышались голоса. Батальон разгружался с плотов на отмели. Туман не давал немцам разглядеть, что происходит у воды. Возможно, они решили, что рота уходит, покидает безнадёжный плацдарм. Взлетела гирлянда ослепительно-белых ракет. Но туман, вязкий, как сметана, днепровский туман поглотил и их. Запоздало ожила немецкая траншея. Ударили пулемёты. Захлопали винтовки. Снизу, с косы, им ответили басом сразу несколько ДШК.

– Давай сюда Емельянова с его «самоваром»! – приказал Нелюбин связному. – Скажи, пускай тащит сюда весь свой запас мин. Батальон высаживается. Смена пришла. Так что припасы можно истратить. – И он засмеялся.

Связной вернулся через минуту, доложил:

– Емельянов с расчётом на подходе. Вас, товарищ старший лейтенант, к телефону.

– Кто?

– Комбат Лавренов.

– Принимай, Игорь Владимирович, командование, – приказал он замполиту. – Пусть миномётчики лупят вдоль траншеи. Старайтесь подавить пулемёты. А я пойду на берег, принимать полк.

Первушин опустился в окоп и принялся менять диск на ППШ. Ствол автомата раскалился.

– Вот видите, Кондратий Герасимович, удержали мы свой плацдарм.