Днепр – солдатская река

Когда его рота одним махом перескочила Днепр и закрепилась на правом берегу, первое, о чём он подумал: немцы вот-вот очухаются и смахнут его самую боеспособную роту в воду, так что и следа от неё не останется, а ещё нахватают пленных, и будут его вчерашние штрафники, мародёры, власовцы и уголовники, кричать в усилители по всему фронту дивизии: «Ванька, переходи к нам! Тут лучше!» Но стали поступать первые донесения, и комбат-3 вдруг начал своим тонким чутьём улавливать, что Седьмая может принести ему не просто орден, а нечто более существенное. Если рота Нелюбина удержится и обеспечит прикрытие переправы всего полка, то, возможно, на батальоне он долго не задержится. Лавренов знал, что вчера подписан приказ о присвоении ему звания майора. Теперь он единственный майор на должности комбата. Батю готовят на дивизию. На полк вряд ли пришлют сверху. Там тоже негусто с кадрами. Так что оставалось поднажать там, где уже намечался явный успех, вовремя показать себя с лучшей стороны, чтобы не только в штабе дивизии, а и повыше кто-нибудь сказал: вот, мол, первым на правый берег на участке наступления правофланговой дивизии армии переправился батальон майора Лавренова…

– Седьмой! – услышал Нелюбин в трубке раздражённый голос комбата. – Какого хрена ты сидишь там! Для чего я тебя послал вперёд? Чтобы прятаться в овраге?! Срочно дай огня из всего, что имеешь! И поднимайся в атаку! Понял меня? Атакуй траншею вдоль обрыва! Оттуда ведётся основной огонь! У нас большие потери!

– Вас понял, товарищ комбат, – ответил в трубку Нелюбин осевшим, простуженным голосом. – Но мне атаковать не с кем. Все рассредоточены по огневым. Держимся из последних сил.

– Ты что, отказываешься выполнить приказ?!

– Никак нет. Но атаковать мне некем.

– Сейчас решается судьба плацдарма! А ты смеешь ещё рассуждать! Выполняй приказ! Собери всех раненых, кто может держать оружие, связистов, санитаров, мобилизуй коммунистов и комсомольцев и атакуй!

– Слушаюсь атаковать! – И Нелюбин положил трубку на клапан.

– Что, товарищ старший лейтенант? – Связист смотрел на него с надеждой.

– Собирай всех. Приказ ты слышал. Живо, – приказал ему Нелюбин и увидел, как изменилось лицо его связиста.

Конечно, там, на косе, сейчас было жарко. Конечно, комбату, под пулями, казалось, что именно ему труднее всего и что последние силы полка, которые и являла собой Седьмая рота, необходимо срочно бросить на помощь выбиравшемуся из воды на правый берег третьему батальону. Но знал Нелюбин и другое: его Седьмая держится из последних сил, пулемётчики на огневых позициях почти все переранены, и если сейчас ему стронуть с места с таким трудом построенный порядок, то ни батальону он существенно не поможет, ни овраг не удержит. А значит, крышка плацдарму, за который положено столько жизней. Но приказ есть приказ, и его нужно выполнять. Возражать капитану Лавренову бесполезно. Нелюбин знал его вспыльчивый характер. Довелось испытать и его мстительность. Однажды в штабе батальона Нелюбин, растеплившись душой и телом за чаем вновь назначенного комбата, простецки, как среди своих, пошутил. Шутка каким-то образом задевала капитана Лавренова, вернее, его штабное прошлое. А вскоре бывший штабник недвусмысленно дал понять командиру Седьмой роты, что такие шутки, тем более из уст командира бывших штрафников, неуместны. Из представления, которое Нелюбин направил в штаб батальона о награждении особо отличившихся в боях медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», оказались вычеркнутыми фамилии всех бывших штрафников. Нелюбин попытался было возразить. Но капитан Лавренов вначале мягко предложил ему заменить фамилии выбывших таким образом фамилиями других, прибывших в роту из пополнения, и когда Нелюбин отказался, скомандовал ему: «Кругом! Шагом марш в роту!» С тех пор отношения у них были непростыми. Нелюбин не гнулся, не заискивал, не старался услужить, чтобы, таким образом, сгладить тот неприятный задир, который топорщился между ними, а комбат, со своей стороны, пользуясь положением, нет-нет да и давал понять командиру Седьмой, что тот у него на особом счету и что чья бы корова мычала, а штрафная – молчала…. Вот так и дошли до Днепра.