Дневник

— Мы сейчас говорим о Табби, и чем скорее она научится жить обычной, нормальной жизнью с нормальной, обычной работой и стабильным, надежным, обычным будущим, тем счастливее она будет.

— От звонка до звонка сидеть в офисе? — говорит Грейс. — Стричь собак? Стабильный, надежный зарплатный чек раз в неделю? Ты поэтому пьешь?

Твоя мать.

Просто для сведения: она сама напросилась.

Ты сам напросился.

И Мисти говорит:

— Нет, Грейс.

Она говорит:

— Я пью потому, что мой муж — глупый, ленивый, оторванный от действительности мечтатель, которому с детства привили мысль, что однажды он женится на знаменитой художнице, и он не смог справиться с собственными обманутыми надеждами.

Мисти говорит:

— Ты, Грейс, ты просрала своего ребенка, и я не дам тебе просрать моего.

Наклоняясь так близко, что ей видна пудра, забившаяся в морщины Грейс, и красные паутинные ниточки там, где помада Грейс кровоточит в морщины вокруг ее рта, Мисти говорит:

— Прекрати врать моей дочери, иначе, клянусь, я завтра же собираю манатки и увожу Табби с острова.

И Грейс смотрит мимо Мисти, смотрит на что-то у нее за спиной.

Не глядя на Мисти, Грейс вздыхает. Она говорит:

— Ох, Мисти. Теперь уже поздно.

Мисти оборачивается, и у нее за спиной стоит Полетта, портье, стоит в своей белой блузке и темной плиссированной юбке. Полетта говорит:

— Прошу прощения, миссис Уилмот?

Они обе — и Грейс, и Мисти — говорят в один голос:

— Да?

И Полетта говорит:

— Не хочу вам мешать.

Она говорит:

— Но мне нужно только подбросить дрова в камин.

Грейс захлопывает книгу у себя на коленях и говорит:

— Полетта, пожалуйста, разрешите наш спор.

Подняв лобную мышцу так, что та тянет вверх лишь одну бровь, Грейс говорит:

— Разве вы не хотите, чтобы Мисти скорее написала свой шедевр?

Погода сегодня: переменная злоба, сопровождающаяся капитуляцией и ультиматумами.

Мисти же развернулась, чтобы уйти. Но оборачивается, останавливается.

Волны снаружи плещут и бьются о берег.

— Спасибо, Полетта, — говорит Мисти, — но пора бы уже всем на острове смириться с мыслью, что я так и умру большим толстым ничтожеством.

12 июля

Если тебе интересно: твой друг из художки, тот длинноволосый блондин, который порвал себе ухо, чтобы отдать Мисти сережку, так вот, он теперь лысый. Его зовут Уилл Таппер, и он управляет паромом. Он твой ровесник, и мочка его уха так и свисает двумя клочками. Рубцовая ткань.

Сегодня вечером на пароме, возвращаясь на остров, Мисти стоит на палубе. Холодный ветер старит ее лицо, растягивает и сушит кожу. Мертвые плоские чешуйки ее рогового слоя. Мисти стоит, никого не трогает, попивает пиво из бутылки, спрятанной в плотный бумажный пакет, и тут в нее тычется носом огромный пес. Пес принюхивается и скулит. Хвост поджат, горло судорожно сжимается под густой шерстью на шее, как будто пес что-то глотает, снова и снова.

Мисти хочет его погладить, но пес пятится от нее и мочится прямо на палубу. К ним подходит какой-то мужчина, держащий в руке поводок, и спрашивает у Мисти:

— С вами все хорошо?

У бедной жирной коровы Мисти с ее личной пивной комой.

Ну, да. Делать ей больше нечего, как стоять в луже собачьей мочи и рассказывать какому-то незнакомому мужику всю историю своей блядской жизни, здесь, на пароме, с пивом в руке и шмыгая носом, чтобы не разреветься. Как будто так просто взять и сказать: ну, раз уж вы спрашиваете, я опять провела целый день в чей-то чужой замурованной прачечной комнате, читая бредовые надписи на стенах, пока Энджел Делапорт делал снимки со вспышкой и говорил, что ее ублюдочный муж на самом деле — любящий и заботливый человек, потому что хвостики в его «и» сильно загнуты кверху, даже когда он называет ее «отмщением в страшном проклятии смерти».

Энджел и Мисти, они весь день терлись задницами, и она обводила пальцем слова на стенах. Такие слова:

«… мы принимаем грязный поток ваших денег…»

И Энджел все спрашивал Мисти:

— Вы что-нибудь чувствуете?

Домовладельцы рассовывали по пакетикам свои зубные щетки, чтобы отправить их в лабораторию на анализ, чтобы выявить гнилостные бактерии. Для иска в суд.

Там, на пароме, мужчина с собакой говорит:

— На вас надето что-нибудь, доставшееся от человека, ныне покойного?

Ее жакет, вот что надето на Мисти, ее жакет и туфли, а на лацкане жакета приколота брошка из той кошмарной дешевенькой бижутерии, которую ей дарил Питер.

Которую ей дарил ее муж.

Которую ты дарил ей.

Весь день в замурованной прачечной комнате, слова кричали со стен: «… мы не дадим вам украсть наш мир, чтобы заменить им разрушенный вами мир…»

И Энджел сказал:

— Здесь другой почерк. Он меняется.

Он сделал еще один снимок и прокрутил пленку на следующий кадр. Он сказал:

— Вы, случайно, не знаете, в каком порядке ваш муж работал в этих домах?

Мисти рассказала Энджелу, что новый хозяин должен вселяться в дом только после полнолуния. По старой плотницкой традиции, первым в новый дом входит любимый домашний питомец семьи. Потом мешок кукурузной муки, соль, метла, Библия и распятие. Лишь после этого в дом въезжает семья со всей своей мебелью. Суеверие, да. Но такая традиция.