Питер показал Энджелу Делапорту свою блестящую бижутерию. Он сказал Энджелу, что по старинной традиции, та женщина, которая отзовется на эту дешевку, которую заворожит и зацепит этот мишурный блеск, и есть та самая фея из сказки. Каждый парень из его поколения был обязан поступить в художественный институт. Был обязан носить эти убогие украшения, поцарапанные, заржавелые, потемневшие. Он был обязан перезнакомиться со всеми девушками на своем курсе и на других курсах тоже.
Ты был обязан.
Милый мой, тайный бисексуал Питер.
«Вшивый Юпитер», от которого ее предостерегали подружки.
Каждый уродовал себя, как мог. Протыкал брошками кожу у себя на лбу. Протыкал себе скулы, соски и пупок. Пробивал себе нос и продевал сквозь него ожерелье. Они делали это нарочно. Чтобы вызывать отвращение. Чтобы на них было противно смотреть. Чтобы ни одна женщина не воспылала к ним нежными чувствами, и каждый молился, чтобы
Из грязи в князи и снова в грязь.
Вместо прогресса остров застрял в этом замкнутом кругу. Вновь и вновь повторяя старинный успешный сценарий. Периодическое возрождение. Все тот же обязательный ритуал.
Это Мисти должна была встретиться тому невезучему парню. Это она была феей из сказки.
Там, на лестнице, Энджел рассказывает ей все это. Потому что он не понимал, почему Питер бросил его и женился на ней. Потому что Питер ничего ему не объяснил. Потому что Питер никогда ее не любил, говорит Энджел Делапорт.
Ты никогда ее не любил.
Ты, мерзавец.
То, что тебе непонятно, можно понять как угодно.
Потому что Питер лишь выполнял некое надуманное предназначение. Суеверие. Островная легенда. Как Энджел ни пытался его отговорить, Питер настойчиво повторял, что Мисти — его судьба.
Твоя судьба.
Питер настойчиво повторял, что должен сломать себе жизнь, женившись на женщине, которую не любит, потому что тем самым он спасет от нищеты свою семью, своих будущих детей, весь свой городок. Спасет от потери контроля над их маленьким, прекрасным миром. Их островом. Потому что система исправно работает уже не одну сотню лет.
Обрушившись на ступени, Энджел говорит:
— Поэтому я и нанял его ремонтировать мой дом. Поэтому я приехал сюда за ним.
Они с Мисти сидят на лестнице, ее шина — словно барьер между ними. Энджел Делапорт наклоняется ближе, дыша на Мисти красным вином, и говорит:
— Я только хочу, чтобы вы мне сказали, зачем он замуровывал эти комнаты. И номер в этом отеле. Триста тринадцатый, вы говорили.
Зачем Питер пожертвовал своей жизнью, чтобы жениться на ней? Его граффити, это была не угроза. Энджел говорит, это было предостережение. О чем Питер пытался всех предупредить?
Наверху открывается дверь на лестницу, и чей-то голос говорит:
— Она здесь.
Это Полетта, портье. Это Грейс Уилмот и доктор Туше. Брайан Гилмор, почтмейстер. Старая миссис Терримор из библиотеки. Бретт Питерсен, директор отеля. Мэтт Хайленд из бакалейной лавки. Весь городской совет спускается к ним по лестнице.
Энджел наклоняется еще ближе, сжимает ее плечо и говорит:
— Питер не пытался покончить с собой.
Он тычет пальцем наверх, на лестницу, и говорит:
— Это они. Они пытались его убить.
И Грейс Уилмот говорит:
— Мисти, милая. Тебе надо вернуться к работе.
Грейс трясет головой, цокает языком и говорит:
— Мы уже так близки к завершению.
И руки Энджела, его кожаные водительские перчатки, они отпускают Мисти. Он отодвигается, спускается на ступеньку ниже и говорит:
— Питер меня предупреждал.
Глядя то на толпу наверху, то на Мисти, он отступает все дальше и дальше и говорит:
— Просто я хочу знать, что происходит.
Кто-то встает за спиной Мисти, кто-то хватает ее за плечи, хватает за руки и поднимает.
И Мисти может сказать только:
—
Ты гей?
Но Энджел Делапорт уже пятится вниз по ступенькам. Отступает все дальше и дальше и кричит, задрав голову вверх:
— Я пойду в полицию!
Он кричит:
— На самом деле Питер пытался спасти всех от
23 августа
Ее руки — две вялые плети из кожи. Шейные позвонки как будто связаны в плотный пучок ссохшимися сухожилиями. Воспаленные. Ноющие и усталые. Плечи подвешены на хребте у основания черепа. Мозг словно спекшийся черный камень внутри черепной коробки. Лобковые волосы вновь отрастают, вокруг катетера постоянно зудит. Мисти крепит к мольберту новый лист бумаги, чистый холст, берет в руки кисть или карандаш, и ничего не происходит. Когда Мисти рисует, заставляя свою руку сделать хоть что-нибудь, у нее получается каменный дом. Розарий. Ее собственное лицо. Ее дневник-автопортрет.
Вдохновение внезапно нахлынуло и так же внезапно иссякло.
Кто-то снимает с ее глаз повязку, и Мисти щурится на свет, льющийся в слуховое окошко. Свет ослепительно-яркий. Рядом с ней — доктор Туше. Он говорит:
— Мои поздравления, Мисти. Все уже позади.
То же самое он говорил, когда родилась Табби.
Ее доморощенное бессмертие.
Он говорит: