Совещание продолжалось с полчаса, после чего великий князь главнокомандующий со своей свитой уехал, а мы, позавтракав под открытым небом, возвратились в Зимницу, где было отслужено благодарственное молебствие по случаю победы 25-го числа. Великий князь, как оказалось, уговорил государя не торопиться с переездом за Дунай; условились исполнить это только 2 июля, с последним эшелоном 11-го корпуса, который должен составить общий резерв за Дунаем, вместе с ожидаемым еще 4-м корпусом.
29 июня. Среда.
Вчера государь поехал верхом на бивак двух прибывших в Зимницу дивизий: 31-й пехотной и 13-й кавалерийской. Не поспев выехать с государем, я спешил догнать его скорой рысью напрямик, по полю, изрытому ямами и рвами; лошадь моя споткнулась, упала, и я порядочно ушибся; однако ж сел опять на лошадь и подъехал к стоявшему на правом фланге 31-й дивизии Пензенскому пехотному полку, носящему мое имя. В первый раз с назначения меня шефом этого полка довелось мне видеть его. Встретил меня, как водится, полковой командир, полковник Конаржевский; обычным порядком поздоровавшись с полком и сказав несколько приветственных слов, я проехал по фронту батальонов, после чего мне начали представляться офицеры. Всё это заняло столько времени, что я не мог уже присоединиться к свите государя и скорее возвратился в свою палатку, чтобы примочками и льдом отделаться от синяков и опухоли.По мере того как доходят до Главной квартиры частные сведения о тырновском деле, начинают всё более понимать, что оно вовсе не имело той важности, которую ему сгоряча придали по первой телеграмме. Сам государь остановился в назначении наград, уже заявленных в ответной телеграмме главнокомандующему. Поздно вечером я прочел государю полученную от генерала Непокойчицкого записку, заключающую в себе расчет движения разных колонн и законченную собственноручной припиской его о том, что великий князь Николай Николаевич просит подкрепить его армию еще одной или двумя дивизиями. Заявление это совершенно неожиданное [и невыполнимое].
Я воспользовался случаем, чтобы представить государю некоторые соображения относительно составленного великим князем плана действий, по моему мнению, крайне рискованного и даже безрассудного. Видно, мои объяснения произвели свое действие, потому что государь вчера же написал в этом смысле письмо к главнокомандующему. В то же время получена прискорбная телеграмма от великого князя Михаила Николаевича о снятии осады Карса и об общем отступлении всех колонн, доселе победоносно подвигавшихся вперед. Такой печальный оборот возможен и на Дунайском театре войны, если мы будем действовать очертя голову, пренебрегая противником и не соображаясь с расположением его сил.
Сегодня при утреннем докладе я воспользовался случаем, чтобы еще раз объяснить государю свои опасения. Государь вполне согласился с моими соображениями: безрассудно было бы идти за Балканы с частью армии, когда в тылу остаются справа и слева от пути сообщения огромные неприятельские силы. Известно, что Порта со всех сторон собирает войска на Дунайский театр действий. Она даже оставила в покое Черногорию, которую почти готова была уже раздавить; и войска Сулейман-паши, и войска, занимавшие Герцеговину, направлены против нашего правого фланга. Необходимо сперва нанести удар армии противника и, пользуясь нашим настоящим центральным расположением, стараться всеми силами разбить турок по частям, а затем уже идти вперед к Балканам.
При такой постановке вопроса я надеюсь убедить государя и в том, что в настоящее время, пока не разъяснились обстоятельства, пока еще только ожидаются серьезные встречи с противником, пока последний может сделать попытку захватить единственный путь сообщения нашей армии, было бы преждевременно и неосторожно самому императору лично выдвигаться вперед, подвергая себя не только опасности в бою, но и гораздо худшему – необходимости поспешного возвращения на Дунай. Не знаю, удастся ли мне убедить в этом государя после всех тщетных попыток графа Адлерберга и самого великого князя Николая Николаевича.
Сегодня перед обедом приехал из Тырнова офицер лейб-гусарского полка Бенкендорф с донесением генерала Гурко о деле 25-го числа; он привез торжественно взятое при этом знамя. Но из самой реляции видно, что Тырново занят почти без боя; потеря состояла у нас только из двух солдат конно-артиллерийской батареи. Турки очистили город сами и после первых выстрелов артиллерии бежали. Привезенное «знамя» оказалось простым значком башибузуков, найденным в их лагере. Однако ж государь велел мне прочесть вслух привезенную реляцию перед всей собравшейся к обеду свитой и прибежавшими солдатами гвардейского конвоя.