Дневник, 1893–1909

Сколько мне известно, правительство, приняв на себя посредничество между крестьянами и помещиками при покупке крестьянами помещицкой земли, за посредничество это взяло значительную комиссию. Я думаю, что вот из этой-то комиссии и можно делать отчисления.

Витте заявляет мне, что я ошибаюсь, потому что правительство не только не получило комиссии, но, напротив, вследствие понижения и продолжительной рассрочки выкупных платежей понесло весьма значительные потери.

Я: «В таком случае я не вижу источника, из которого могло бы производиться отчисление, так как предлагаемая Вами передача сумм в распоряжение Дворянского банка будет просто выдачей из Государственного казначейства. А в таком случае дело, несомненно, надлежит рассмотрению Департамента экономии».

Сольскому все это не нравится, и он как согласительную меру предлагает рассмотрение этого дела в Департаменте экономии с приглашением Комитета финансов.

В конце заседания обращаюсь к Витте со следующими словами: «Скажите мне, какую картину землевладения в России Вы себе представляете? В лице Крестьянского банка устроен такой аппарат, который будет бесконечно дробить крупное землевладение на мелкие части. В конце концов создастся мужицкая страна с уничтожением просвещенных элементов. Этот ли тип представляется желательным?»

Его ответ был: «А chaque jour suffit sa peine». — «Так долго загадывать нельзя».

Я хотел возражать, что это равносильно словам «Apres moi le deluge[616]», но предпочел ограничиться заявлением, что не разделяю этого взгляда и что, по моему мнению: «Administrer c’est prevoir[617]».

19 мая. Пятница. Еду к Сольскому заявить, что так как Витте настаивал, чтобы при передаче дела в Департамент экономии было сказано в журнале, что Финансовый комитет одобряет его предположение, то что я такого журнала не подпишу, оставляя и Департаменту экономии, и себе полную свободу суждения.

22 мая. Понедельник. Завтракаю с великим князем Михаилом Николаевичем в Новом клубе и предваряю его, что намерен говорить в общем собрании по делу об устройстве землевладения в Забайкальском крае. Речь моя направлена на то, что в Забайкалье хотят завести фаланстер[618], составленный из мужиков и дикарей, по самому устройству своему осужденный на убогую производительность, а, следовательно, нищету. Для успешного труда населения необходимо присутствие в нем представителей и иных форм собственности.

Мое заявление встречается полным молчанием. В защиту моих мыслей никто говорить не желает, а в опровержение говорить боятся. Слова мои записываются в журнал и в память присутствующих. Уже и то много утопленников в чиновничьей тине.

24 мая. Среда. Вечером у Сольского совещание относительно исполнения его намерения предложить в общем собрании, чтобы был принят принцип предельности обло[жения] с факультативной трехпроцентной прибавкой, но с тем, чтобы протесты по сему предмету губернаторов шли не в канцелярии Министерства внутренних дел и Министерства финансов, а следовали порядку, законом 1890 года установленному, то есть поступали по принадлежности или в Комитет министров, или в Государственный совет. Фриш, Маркус и я обещаем поддержку, Чихачев и Тернер в ней отказывают.

27 мая. Суббота. Предпоследнее заседание общего собрания. Объявляются резолюции Государя по дворянскому делу. Он во всем согласился с Сипягиным, а Сипягин, заявивший в совещании под председательством Дурново одно, заявил при обсуждении дела в Государственном совете другое. Это другое было выражение согласия со всеми мнениями Витте, который при этом говорил как заклятый чиновник, но дал Сипягину 300 тысяч рублей на переезд из его домишки у Храповицкого моста в Жандармский дворец у Певческого моста. В итоге громкое дворянское дело кончилось тем лишь, что отменено приобретение дворянства четвертой степенью владимирского ордена[619]. Постановление об отмене ссылки в Сибирь. Мысль верна, но исполнение не обдумано.

31 мая. Четверг. Заходит ко мне проститься пред отъездом Верховский. Будучи обер-прокурором Первого департамента Сената, я взял его на службу с университетской скамьи и много содействовал его блистательной карьере, признавая в нем одного из даровитейших известных мне людей. Я уговариваю Верховского остаться в Петербурге до 14 июня, дня заседания комитета Сибирской дороги под председательством Государя, настаивая на том, что молодой император может быть недовольным таким отъездом.

Верховский рассказывает, как дело ведется в этом комитете. Государь до заседания выслушивает объяснения или скорее внушения делопроизводителя Куломзина, который во время доклада начинает изложение со слов: «Вашему Величеству угодно то-то». Государь подтверждает такую свою волю. Все присутствующие молчат и, помолчав, разъезжаются, а принятое комитетом решение выражается так: «Государь император в заседании комитета высочайше повелеть соизволил».

Июнь