Дневник, 1893–1909

После того великий князь спрашивает мое мнение о том, когда правильнее праздновать столетний юбилей Государственного совета: в нынешнем или в 1910 году. Я отвечаю, что не допускаю никаких об этом сомнений. Важно то, что император Александр тотчас по вступлении на престол не счел возможным царствовать, не имея Совета, который с первого дня существования был назван Государственным. Через девять лет последовало организование Совета в формальном делопроизводственном отношении, но это был факт второстепенный. Да, наконец, и это все неважно, а важно то, что Вы, председатель Совета, год тому назад докладывали об этом Государю; Государь приказал спросить представителя науки, биографа Н. К. Шильдера, который подкрепил Ваше мнение. Согласно сему последовало высочайшее повеление, сделавшееся известным всей России, и теперь Вы же пойдете уговаривать Государя взять назад его повеление. Это значило бы подрывать доверие к правильности и непоколебимости высочайших повелений и притом в таком деле, в коем неизменность даже и спорного в некотором отношении распоряжения не представляет никакого неудобства.

Пустое заседание общего собрания Совета. За время моего отсутствия число членов очень умножилось и притом умножилось самыми ничтожными и бесполезными лицами. До сих пор в члены назначались или: а) ветераны, ничем не запятнанные, или б) люди, своими познаниями и опытностью могущие принести пользу законодательному обсуждению; теперь назначаются по разным просьбам и проискам люди, ни к той, ни к другой категории не принадлежащие.

20 февраля. Вторник. Заезжаю к Победоносцеву, который все также хнычет, всем недоволен, на все жалуется и никакого пособия, улучшения, исхода не видит и предложить не имеет, политически бездарная, многотомная и многотомительная библиотека.

21 февраля. Среда. Обычный еженедельный завтрак с Бобринским, Боткиным, Котовым — главными деятелями нашего Рисовального училища, которое на Парижской всемирной выставке получило наивысшие награды. Является Плеве с написанным по его распоряжению очерком истории Государственного совета.

22 февраля. Четверг. Утром заходят Балашов и Юсупов, оба весьма богатые и от души преданные монархическому началу и его в Отечестве нашем представители, но оба скорбят и грустят о том, как ведутся правительственные дела.

Вечером у Сольского. Обсуждаем параграфы, долженствующие подать повод к прениям в совещании, назначенном для рассмотрения новой редакции Учреждения Государственного совета по случаю столетнего его юбилея. Несмотря на мои доводы в пользу оставления неприкосновенным параграфа о предоставлении Совету права возбуждения законодательных вопросов, вытекающих из рассмотрения подведомых Совету дел, Сольский требует для обсуждения этого параграфа всех министров, то есть уничтожения этого параграфа.

23 февраля. Пятница. В 10 часов утра в Зимнем дворце у Государя. В приемной комнате, где я дожидаюсь, нахожу дежурного флигель-адъютанта великого князя Георгия Михайловича, который, говоря о трудностях своей службы, настаивает[634] на множестве подаваемых дежурному флигель-адъютанту просьб крестьянами, требующими земли. По всем таким просьбам дежурный флигель-адъютант составляет извлечение для Государя и пускается в пространные словесные с просителем объяснения. Я тщетно стараюсь ему доказать, что первое: напрасно обременяет удрученного и без того лишними бумагами, а второе: подает всякому просителю несбывающиеся надежды, а вместе с тем естественно умножает число просителей.

В кабинете у Государя приблизительно такой разговор: я спрашиваю о здоровье и получаю в ответ, что никогда так хорошо себя не чувствовал. Относительно тифа, столь часто появляющегося в Крыму, Государь приписывает это тамошней дурной воде. Восхищается крымской жизнью и сетует на петербургскую суету. Перехожу к Историческому обществу. Заявляю, что его деятельность постоянно слабеет. Из основателей остался я один. Старые ученые, усердно трудившиеся, как Грот, Бычков, сошли в могилу; новым сотрудникам я не могу доставить тех поощрений, кои их предшественники находили. Покойный Государь выражал участие к трудам их, и таким образом, я представлял на годичное собрание четыре или пять томов, тогда как в нынешнем году я представляю лишь один том, напечатанный Штендманом, и том словаря, напечатанный лично мной — вот и все.

«Если бы Ваше Величество на предстоящем общем собрании выразили желание, чтобы томы, печатаемые Шильдером и Дубровиным, были окончены в годичный срок, то производительность будущего года была бы обеспечена».

Государь обещает это сделать. Говоря о предполагаемых на общем собрании чтениях, упоминаю имя Пыпина и говорю, что он в прежнее время был либералом, но что с годами это прошло; а кто же в молодости не был либералом? Ведь сам Победоносцев писал статьи Герцену в «Колокол»[635].

Государь (вполголоса): «Да, я это слышал».

Я: «Он сам мне это говорил. Он написал памфлет на графа Панина».